Рассмотрим лишь немногие из их достижений.
Прежде всего, не имея туалетных удобств, они проделали большую работу по избавлению от нечистот и листьев, которые использовались ими в целях личной гигиены.
Затем, несмотря на то, что воды в их фляжках оставалось совсем чуть-чуть, они делили ее между собой, вызывающим восхищение образом — во всяком случае, так можно проинтерпретировать тот факт, что ни один из почти десяти тысяч не умер от жажды. Они также не стали пить воду из имевшегося в кемпинге пруда, что было бы безусловной ошибкой, не стали даже купаться в этом пруду, настолько хорошо оказались они знакомы с опасностями, которые таят в себе сточные воды, пусть даже и отстоявшиеся.
Далее, всякий, кому известны методы тренировки бойскаутов, разумеется, ожидал, что они сумеют использовать носовые платки в качестве жгутов, позволяющих остановить кровотечение, но немногие из нас верили в их способность проделать почти профессиональную работу — наложить шины и лубки, воспользовавшись в качестве подручного материала вьющимися растениями, древесными сучьями и собственными, разодранными на полоски рубашками.
Что касается питания, то могу с гордостью сообщить вам, что к утру скауты обнаружили съедобные корешки и ягоды, о существовании которых мы даже не подозревали. Для согрева же они, как и можно было ожидать, сумели разжечь в течение ночи несколько костров, прибегнув к классическому скаутскому приему потирания одной палочкой о другую.
В общем и целом, то, что могло стать кошмаром для жителей города Чеви-Чейз, штат Мэриленд, обернулось для самих мальчиков восхитительной экскурсией, которую они, я в этом уверен, забудут не скоро. Мне известно, что когда нынешним утром за ними вернулись полицейские фургоны, многие мальчики не захотели покинуть кемпинг. Им так не терпелось провести еще одну ночь под звездами, вдали от так называемых «удобств» цивилизации — от медицинского обслуживания, адвокатов, телефонов и еды — что полицейским пришлось гоняться за ними и буквально волоком затаскивать их в грузовики. С учетом того, что возможностей «закалиться» выпадает нашему юношеству все меньше и меньше, наша администрация, естественно, гордится тем, что ей удалось сделать прошлой ночью для этих подростков. Более того, мы заверили их, что если они снова посетят Вашингтон, мы постараемся поместить их в такую же обстановку — или в еще более примитивную, если ее удастся сыскать.
Так вот, я сознаю, что многие из вас, по всей стране сидящих у телевизоров, задаются вопросом — почему мы сделали скаутам столь щедрое предложение? Почему я рассыпаю им похвалы за их поведение в кемпинге? Почему я готов простить этих подростков и дать им еще один шанс заново начать честную жизнь? Тем из вас, кто видел как скауты размахивали плакатами на улицах национальной столицы — плакатами, обидными и оскорбительными не только для меня, но, что еще хуже, для моей ни в чем неповинной семьи, — может показаться, что я, более чем кто бы то ни было, имею право таить обиду на десять тысяч бойскаутов и в особенности на тех трех, которые умерли и, стало быть, никогда уже не смогут прийти ко мне, как сознающие свою ответственность дети, и извиниться за то, что они пытались запятнать мою репутацию. Почему, можете спросить вы, я проявил такое сострадание, благоразумие, милосердие, терпимость и мудрость, когда эти плакаты грозили нанести величайший ущерб моей политической карьере?
Что ж, это хорошие, разумные вопросы. Позвольте же мне ответить на них со всей доступной мне прямотой.
Мои дорогие американцы, все очень просто (торопливо выуживает из нагрудного кармана губку, проводит ею по верхней губе и прячет обратно в карман): я предпочел бы остаться президентом всего на один срок, чем затаить злобу на двенадцати-, тринадцатилетних американских детишек. Разумеется, кое-кто другой мог бы попытаться нажить политический капитал, развязав вендетту против этих подростков, называя их хулиганьем, лоботрясами и паршивыми овцами, но, боюсь, я обладаю для этого слишком широкой душой. В том, что касается меня, эти мальчики получили хороший урок, о чем и свидетельствует их поведение в кемпинге; и сказанное мной в особенности относится к трем покойным скаутам. Пусть они даже не придут и не извинятся передо мной, но что прошло, то прошло, и я первый готов все простить и все забыть. Ибо, и пусть никто не питает иллюзий на этот счет, оставаясь решительным противником вседозволенности, я столь же решительно выступаю против злопамятства. Я не являюсь сторонником больших, чем следует, наказаний для правонарушителей в той же мере, в какой не могу согласиться с либеральной философией, позволяющей преступнику, совершив преступление, радостно отправляться своей дорогой.
Но что еще важнее, я просто-напросто не считаю, будто мы сможем излечить болезнь, устранив один из симптомов. Нет, нам следует заняться причиной болезни. И вы, разумеется, сознаете, как сознаю и я, что причина проблем, с которыми столкнулась Америка, кроется не в ее бойскаутах. В это никто никогда не поверит и именно поэтому я даже не предпринял попыток раздуть из случившегося уголовное дело.
Нет, бойскауты Америки — и я надеюсь, что вы испытаете облегчение, услышав об этом, — повинны в чем бы то ни было не больше, чем мы с вами. Они представляют собой всего лишь еще одну группу американской молодежи, ставшую добычей небольшой, но одержимой банды оппозиционеров и революционеров, намеревающихся уничтожить нашу страну, уничтожив важнейший из ее естественных ресурсов — нашу молодежь. И если мы не отсечем от нашего общества эти источники заразы с такой же быстротой и тщательностью, с какой вырезаем из живого тела раковую опухоль, — а я знаю, что все мы, и демократы, и республиканцы едины в своем неприятии рака, — то болезнь, охватившая даже бойскаутов, будет набирать силу до тех пор, пока не заразит всех до единого детей этой страны, включая и ваших. И пока я остаюсь президентом, я не буду бездействовать, лениво наблюдя, как дети нашей страны падают, сраженные раком, лейкемией или, к слову сказать, мышечной дистрофией.
Нет, не бойскауты Америки, но человек, который подстрекал их к этому бунту, который злоумышлял против моральных ценностей несовершеннолетних, должен понести наказание, ожидающее всякого, кто попытается развратить юность нашей нации. И человеком этим, мои дорогие американцы, является тот самый беглец, которого в настоящее время укрывает пропорнографическое правительство Копенгагена.
Я, разумеется, не могу, выступая по национальному телевидению, разглашать собранные Министерством юстиции и ФБР ошеломляющие доказательства связи между Чарлзом Куртисом Флудом и восстанием бойскаутов. Все мы знаем, однако, какое огромное влияние имеют игроки большой бейсбольной лиги на умы и сердца мальчиков нашей нации. Я уверен, всякий, кто помнит свое преклонение перед великими бейсболистами его юности, и не нуждается ни в каких доказательствах того, что Чарлз Куртис Флуд был более чем способен злоупотребить доверием этих мальчиков и ввести их в заблуждение ради достижения своих подрывных целей.
Боюсь, это все, что я смогу сказать вам сегодня о доказательствах вины Флуда. Как всякий юрист, я особенно щепетилен в отношении конституционны прав, коими обладает любой подсудимый. И я определенно не собираюсь ставить под угрозу шансы обвинения, пытаясь устроить судилище над этим беглецом от правосудия прямо на национальном телевидении. Как только он вернется в Америку, он, несмотря на все им содеянное, получит возможность предстать перед справедливым судом, перед присяжными, которые не будут с предубеждением относиться к нему из-за слов, сказанных человеком, занимающим величественный пост президента Соединенных Штатов.
