— Что ж, — говорит она, — а ведь тебе, знаешь ли, совершенно не обязательно быть таким пай-мальчиком. Ты вполне мог бы завести интрижку-другую. И я бы с этим смирилась, если бы, конечно, ты стал хоть самую малость счастливее.
— Принято к сведению.
— Это тебе, Дэвид, не выжить в одиночку, а вовсе не мне. Я ведь — хочешь верь, хочешь нет — тебе тоже не изменяла. Ты единственный, кому я не изменяла.
Верю ли я ей? Могу ли поверить? И даже если так, что это меняет? Я не произношу ни слова.
— Но тебе неизвестно, куда я порой отправлялась после фитнеса.
— Нет, неизвестно.
— И почему я порой уходила с утра из дому в любимом вечернем платье.
— Кое-какие соображения у меня на этот счет были.
— И они ошибочны! Любовника у меня не было. За все время, что я провела с тобой, не было ни одного. Потому что это было бы с моей стороны слишком подло. Ты этого не вынес бы. Вот почему я и оставалась тебе верна. Тебя это просто-напросто раздавило бы. Ты бы меня, разумеется, простил, но уже никогда не был бы самим собой. У тебя началось бы душевное кровотечение. Плюс душевная гемофилия.
— У меня и так душевное кровотечение. У нас обоих. Так куда же ты отправлялась в вечернем платье?
— В аэропорт.
— Ну и?..
— Ну и сидела там в зале ожидания международных вылетов. В сумочке у меня был паспорт. И драгоценности. Сидела там каждый раз, читая газету, пока кто-нибудь не приглашал меня пропустить по рюмочке в баре зала ожидания для пассажиров первого класса.
— И, конечно же, каждый раз тебя приглашали.
— Да, конечно же. И мы шли в бар, пропускали по рюмочке… и разговаривали… И каждый раз собеседник предлагал мне составить ему компанию уже в полете. Меня звали с собой в Южную Америку, в Африку — куда угодно. Один раз мне даже предложили слетать на недельку по делам моего случайного ухажера в Гонконг. Но я так ни разу и не решилась. Ни разу. Я неизменно возвращалась домой, и ты тут же принимался упрекать меня за неразбериху со счетами и квитанциями. Со счетами и квитанциями!
— И часто ты так поступала?
— Достаточно часто.
— Достаточно для чего? Для того, чтобы убедиться, что твои чары по-прежнему неотразимы?
— Нет, идиот! Для того, чтобы убедиться, что твои чары по-прежнему неотразимы! — Она начинает всхлипывать. — Удивит ли тебя, что я жалею о ребенке, которого мы не оставили?
— Я бы не рискнул стать отцом. С такой-то мамашей!
Эти слова отправляют ее в нокдаун, если вообще не в нокаут.
— Ах ты негодяй! Неужели обязательно нужно так? Неужели не найти других слов… О господи, почему я не позволила Джимми совершить задуманное убийство!
Теперь она уже плачет в голос.
— Успокойся, Элен!
— Посмотрел бы ты на нее сейчас! Стоит в трех метрах от порога и на меня таращится. А похожа она на кита! На самую настоящую китиху! Красавец мужчина ложится в постель с китихой!
— Я сказал, успокойся!
— Он велел подбросить мне кокаин. Мне, своей любимой женщине! Велел вытащить все деньги у меня из сумочки! А ведь я так его любила! Ведь я оставила его только затем, чтобы он не совершил убийства! А теперь он ненавидит меня за то, что я оказалась порядочной, а ты презираешь меня за то, что я оказалась непорядочной, а правда заключается в том, что я и сильнее, и смелее вас обоих. По крайней мере, была сильной и смелой с тех самых пор, как мне стукнуло двадцать. А ты, видишь ли, не рискнул бы стать отцом с такой мамашей! А как насчет такого папаши? Тебе никогда не приходило в голову, что даже замужняя женщина сохраняет определенную свободу в выборе отца для своего ребенка? Нет? Да? Отвечай! Ах, как хотелось бы мне посмотреть на птичку-заморыша, с которой ты рискнул бы стать отцом! Вот и надо было начинать с этого заморыша, давным-давно, еще в юности. И поверь, я бы тебя и словом не попрекнула!
— Элен, ты устала, ты пьяна. Ты сама не понимаешь, что за чушь несешь. Ты же только и делала, что предохранялась!
— Да, я предохранялась, потому что ты идиот, потому что ты наркоман. Куда я вообще с тобой лечу? Надо мне было остаться у Дональда. Он одинок, и я одинока. Надо мне было остаться у него, а тебе сказать, чтобы убирался восвояси. Ах, почему я там, в тюрьме, так изнервничалась? Почему не сохранила ясную голову?
— Ты изнервничалась из-за своего Джимми. Решила, что, если останешься в Гонконге, он убьет тебя.
— Ни за что бы он меня не убил — это же безумие! Он обошелся так со мной из любви, потому что он меня любит, и я его тоже любила. Сколько я ждала, и ждала, и ждала. Я ждала тебя целых шесть лет. Почему у тебя не хватило мужества ввести меня в свой мир как равную?
— Может быть, уместнее спросить, почему у меня не хватило мужества избавить тебя от тебя самой? Да, не хватило. Прежде чем куда-то тебя ввести, для начала необходимо вывести. Знаю, порой я говорю резкости, бросаю злобные взгляды, но я никогда не нанимал киллера и даже не прикидывал, где его нанять. В следующий раз, когда захочешь избавиться от одного тирана, подыщи себе другого, и он возьмет всю грязную работу на себя. Да, готов признать, я потерпел поражение.
— О господи, ну почему мужики или страшные скоты, или глупые мальчишки? Девушка… — Она ухватила за рукав спешащую по проходу стюардессу. — Нет-нет, напитков мне не нужно, я уже выпила достаточно, я просто хочу задать вам вопрос. И не пугайтесь, пожалуйста. Почему все они или страшные скоты, или глупые мальчишки?
— Кто, мэм?
— Неужели, перелетая с континента на континент, вы с этим так и не разобрались? А ведь они, знаете ли, такой милашки, как вы, даже побаиваются. Поэтому вам и приходится разгуливать по проходу с ухмылочкой на губах. Но стоит поглядеть этим ублюдкам в глаза, как они упадут перед тобой на колени или приставят нож к горлу.
Когда Элен в конце концов засыпает, привычно уткнувшись головой мне в плечо, я достаю из портфеля студенческие работы и стартую в той же точке, которую оставил сто с лишним часов назад. Да, я их с собой прихватил — и правильно, кстати говоря, сделал. Не будь их, просто не знаю, чем бы мне удалось занять себя в остающийся миллион часов межконтинентального перелета. Не будь их… Мысленно я душу Элен ее собственными, в пояс длиной, волосами. Кто это в мировой литературе задушил возлюбленную ее собственными волосами? Какой-то персонаж из поэмы Роберта Браунинга? Да какая разница!
«Поиски интимной близости — не потому, что она сулит блаженство, а потому, что без нее все равно не обойтись, — один из лейтмотивов прозы Чехова».
Работа, с которой я решил начать, вернувшись к обязанностям преподавателя, написана Кэти Стейнер — той самой девушкой, которую я однажды возмечтал удочерить. «Хорошо» — такую помету оставляю я на полях возле явно удавшейся студентке вступительной сентенции, а слова «все равно не обойтись» подчеркиваю волнистой линией и задаю на полях вопрос: «Для того чтобы выжить?» И, проверяя работу, я попутно размышляю: а там, внизу, на многие километры расстилаются полинезийские пляжи. Как же нам, дорогая моя, баснословно повезло! Гонконг! Подумать только! Ведь точно такая же — и столь же скверная — история вполне могла бы разыграться где-нибудь в Цинциннати! Гостиничный номер, полицейский участок, аэропорт. Мстительный мегаломаньяк и несколько продажных копов! И женщина, воображающая себя Клеопатрой! И все наши сбережения грохнулись. Можно сказать, они угроханы на постановку бульварного кинотриллера категории «Б»! Ах, да что там, сам этот перелет есть символическое воплощение нашего брака — семь тысяч километров в оба конца, и без малейшего смысла!
