— Сейчас? — сказал я.
— В День труда! Он женится на Гарриет, он женится на Гарриет. — Она повторяла это нараспев, чуть гнусаво. — Я буду золовкой!
— Привет, — сказала Бренда. — Я буду золовкой.
— Слышал. Когда это случилось?
— Он сказал нам сегодня днем. Вчера вечером они сорок минут разговаривали по междугороднему. Она прилетит на будущей неделе и будет грандиозная свадьба. Родители летают по всему городу. Надо все организовать дня за два. И отец берет Рона в дело — он начнет с двухсот долларов в неделю и должен расти. Это уже с октября.
— Я думал, он станет преподавателем физкультуры.
— Он собирался. Но на семейном человеке другая ответственность…
За ужином Рон рассуждал на тему ответственности и будущего.
— Мы родим мальчика, — сказал он к восторгу матери, — и, когда ему будет полгода, я положу перед ним баскетбольный мяч, футбольный мяч и бейсбольный, и к какому он протянет руку, тем спортом и будет заниматься.
— А если ни к какому не протянет? — сказала Бренда.
— Не остри, юная леди, — сказала миссис Патимкин.
— Я буду тетей, — запела Джулия и показала Бренде язык.
— Когда приезжает Гарриет? — с полным ртом картошки озадачился мистер Патимкин.
— Через неделю после завтрашнего дня.
— Можно, она будет спать в моей комнате? — закричала Джулия. — Можно?
— Нет, в гостевой комнате… — начала миссис Патимкин, но тут вспомнила обо мне — с косым сокрушительным фиалковым взглядом: — Конечно.
Ну, я ел действительно как птичка. После ужина мой чемодан был перенесен — мною — в гостевую комнату напротив комнаты Рона и по соседству с комнатой Бренды. Бренда пошла со мной показать дорогу.
— Бренда, можно посмотреть на твою кровать?
— Позже, — сказала она.
— А мы сможем? Здесь?
— Думаю, да, — сказала она. — Рон спит как убитый.
— Я смогу остаться на ночь?
— Не знаю.
— Я встану пораньше и вернусь сюда. Мы поставим будильник.
— Он всех разбудит.
— Я сумею сам проснуться. Я могу.
— Не стоит тут слишком задерживаться, — сказала она. — У матери будет припадок. Мне кажется, она нервничает из-за твоего приезда.
— Я тоже. Я их почти не знаю. Ты думаешь, мне надо тут оставаться целую неделю?
— Целую неделю? Когда приедет Гарриет, тут будет такой кавардак, что сможешь остаться на две.
— Ты думаешь?
— Да.
— А ты хочешь, чтобы остался?
— Да, — сказала она и пошла вниз, чтобы успокоить материнскую душу.
Я раскрыл чемодан и стал складывать вещи в ящик комода, свободный, если не считать подмышников и школьного выпускного альбома. Посреди этого занятия по лестнице тяжелым шагом поднялся Рон.
— Привет, — сказал он мне через коридор.
— Поздравляю, — отозвался я. Надо было сообразить, что за обменом приветствиями неминуемо последует рукопожатие. Рон отложил свои дела в комнате и вошел ко мне.
— Спасибо. — Он пожал мне руку. — Спасибо.
Потом он сел на мою кровать и смотрел, как я убираю последние вещи. У меня была одна рубашка с ярлычком «Брукс Брадерс», и я дал ей полежать на кровати, а рубашки «Эрроу» быстро переложил в ящик. Рон сидел, потирая предплечье, и улыбался. Вскоре мне стало совсем неловко.
— Да, — сказал я, — вот это новость.
Он согласился — не знаю уж с чем.
— Какие ощущения? — спросил я после еще одной затяжной паузы.
— Лучше. Феррари заехал исподтишка.
— А. Хорошо, — сказал я. — Какие ощущения перед свадьбой?
— Да нормально, по-моему.
Я прислонился к бюро и считал полоски на ковре.
Рон наконец рискнул вступить на территорию языка.
— Ты что-нибудь знаешь о музыке?
— Да, немного.
— Если хочешь, можно послушать мой проигрыватель.
— Спасибо, Рон. Я не знал, что ты любишь музыку.
— Конечно. У меня все до одной пластинки Андре Костеланеца. Ты любишь Монтовани?
[23]
У меня он тоже есть. Я люблю полуклассику. Если хочешь, можно послушать мою пластинку из Колумбуса… — Голос его постепенно затих. Наконец он пожал мне руку и вышел.
Снизу слышался голос Джулии, она пела: «Я буду тетей». Миссис Патимкин говорила ей: «Нет, деточка, ты будешь золовкой. Спой это, родная», но Джулия продолжала распевать: «Я буду те-о-тей», потом вступил голос Бренды: «Мы будем те-о-тей», Джулия подхватила песню, и в конце концов миссис Патимкин воззвала к мужу: «Скажи ей, чтобы перестала ее подзуживать…» Вскоре дуэт смолк.
Потом снова послышался голос миссис Патимкин. Слов я не мог разобрать, но ей ответила Бренда. Заговорили громче, теперь все стало слышно.
«Мне нужен полный дом народа?» — Это миссис Патимкин.
«Мама, я тебя спросила».
«Ты спросила отца. А сначала должна была спросить меня. Он не знает, сколько мне из-за этого лишней работы…»
«Господи, можно подумать, у тебя нет Карлоты и Дженни».
«Карлота и Дженни не могут везде поспеть. У нас не Армия спасения!»
[24]
«Это еще что значит, черт возьми?»
«Что за выражения? Разговаривай так со своими подружками».
«Мама, прекрати!»
«Не смей повышать на меня голос. Ты палец о палец не ударила, чтобы помочь по дому».
«Я не рабыня… я дочь».
«Тебе не мешало бы узнать, что такое работа по хозяйству».
«Зачем? — сказала Бренда. — Зачем?»
«Затем, что ты ленивая, — ответила миссис Патимкин, — и думаешь, что мир обязан тебя обеспечивать».
«Кто это сказал?»
«Тебе пора зарабатывать деньги, хотя бы на свои тряпки».
«Зачем? Господи, папа может жить на одни дивиденды. На что ты жалуешься?»
«Когда ты последний раз помыла тарелку?»
