— Господи, Руби! Ты плачешь? — испуганно заговорил Кэл, поднимая ее голову за подбородок. — Что случилось? Скажи мне, и мы все уладим.
— Нет! Я все улажу сама!
— Но почему?!
Руби подавила всхлип… и не выдержала.
— Потому что я влюбилась в тебя и знаю, что ты никогда не полюбишь меня.
Слова канули в тишину. Кэл уронил руку, и Руби почувствовала, как он замер. Сотни острых длинных игл вонзились в ее сердце. Кэл тихо выругался. Руби подняла голову и вытерла щеки.
— Все нормально, Кэл. Не говори ничего, не надо.
— Почему ты думаешь, что влюбилась в меня? — медленно спросил он, пытливо вглядываясь ей в лицо.
Остатки гордости вдруг напомнили о себе, и Руби выпрямилась, улыбнулась и потрепала Кэла по щеке. Она сказала слишком много. Пора закругляться и ползти домой, зализывать раны в тишине и покое.
— Не переживай, дорогой, — пропела она, сама восхищаясь своей выдержкой. — Не ты первый, не ты последний.
Но он не дал ей уйти и схватил ее за руку.
— Руби, подожди… — Он растерянно замолчал, и она вдруг осознала, что впервые с первой их встречи он не может подобрать слова. — Я… Пожалуйста, давай поговорим…
Руби улыбнулась, но глаз на него не подняла и высвободила руку из его пальцев.
— Не глупи. Ничего страшного не случилось. Я справлюсь. Не впервой.
Уходя, она услышала сдавленное проклятие и очень порадовалась тому, что в полумраке никто не увидит слез, струящихся по ее лицу.
Глава 20
Постукивая ручкой по столу, Кэл невидящим взглядом смотрел на бумаги, которые ему надо было прочесть. Ритмичный стук ничуть не помогал сосредоточиться, но и успокоиться Кэл не мог.
— Мне позвонить Брэйди насчет показаний Карвелли?
Кэл поднял глаза и тупо посмотрел на Терри, своего секретаря:
— Что?
— Карвелли, — повторил Терри и кивнул на документы, которые Кэл держал в руке. — Ты читаешь его показания уже двадцать минут.
Кэл еще немного побуравил взглядом бумаги, пытаясь осмыслить вопрос, но в итоге сдался и просто сказал:
— Нет.
Он положил бумаги на стол и вздохнул. Образы, звуки и ощущения — уже целую неделю ему казалось, что реальность проходит мимо него. Полные груди Руби, перетянутые фартуком, ее стоны и всхлипы, ее тело, крепко прижимающееся к нему, ее глаза, смело встречающие его взгляд, запах ванили, сахарной пудры и секса — только это существовало на самом деле. Кэл оттянул ворот рубашки, словно он душил его.
— Давай отложим все до завтра, Терри.
Терри изумленно уставился на него:
— Но завтра начинается суд, и мы…
— Я знаю. Я справлюсь.
Терри медленно кивнул, собрал бумаги и вышел. Как только за ним закрылась дверь, Кэл изо всех сил швырнул ручку в стену.
— Весело?! — выкрикнул он. — Что тут веселого, Руби?!
Отлично, теперь он еще и с пустотой начал разговаривать. С тех пор как он вернулся из Корнуолла, он не мог думать ни о чем, кроме этой женщины. Вся его хваленая выдержка, сосредоточенность, собранность, вся его размеренная, спокойная жизнь летели к чертям, а она говорила, что это весело. Никогда то, что происходило между ними, не казалось ему веселым, а судя по слезам, стоящим в ее шоколадных глазах в их последнюю встречу, она тоже кривила душой, утверждая, что ей весело. Почему же она употребила это слово? Кэл вдруг поморщился. Может быть, потому, что он употребил его?
Кэл встал, ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки; подошел к окну и посмотрел вниз, на лужайку, где завтракали два клерка. Эти дурацкие записочки были одной из многих неразрешимых загадок их бессмысленных отношений. Кэл нервно взлохматил волосы. Почему его так влекло к ней, а ее к нему, хотя они совершенно друг другу не подходили? Почему она так легко цепляла его за самые слабые места? Как ей удалось поколебать прочные устои его жизни за какую-то пару дней? И почему он так испугался ее признания, и почему он пришел в ужас, когда она заверила его, что легко справится с собой?
Кэл выругался, уперся локтем в стекло и прижался лбом к предплечью. Он поклялся себе, что не побежит за ней, не пообещает ей все, что она захочет. Он никогда ничего никому не обещал, в том числе ей, потому что боялся последствий, если не сможет выполнить обещание. Но теперь он понимал, что не сможет не вернуться к ней. И самое страшное в этом было то, что он хотел увидеть ее не только для того, чтобы заняться с ней сексом. Ему очень хотелось убедить себя, что его по-прежнему интересует только секс, но он уже понял, что это неправда.
Кэлу хотелось не только заниматься с Руби сексом. Он хотел быть с ней рядом, говорить с ней, узнавать о ней что-то новое — ее любимый цвет, любимую книгу, любимый фильм, даже за кого она голосовала, хотя он предвидел, что эта тема будет сопряжена с горячими спорами. Он хотел знать, как она училась в школе, когда начала готовить, чего ждала от жизни и своего бизнеса, откуда у нее шрам на правом бедре. Он хотел увидеть ее детские фотографии, узнать все о ее прошлом, о ее настоящем, обо всем, что помогает ей жить, что сделало ее такой сильной, мужественной и в то же время нежной и заботливой женщиной.
Все это было так нелепо, так сентиментально; он всегда презирал людей, которыми двигали подобные стремления. Но теперь эти стремления определяли и его жизнь, и Кэл ничего не мог с этим поделать. Он чувствовал, что между ними ничего не кончено, все только начинается, и он наконец готов что-то пообещать — только Руби, только ей одной.
Невыносимо сильное чувство сделать что-то прямо сейчас сорвало его с места, заставило схватить бумажник и ключи от машины, выскочить из кабинета и стремглав побежать по коридору. Он потерял целую неделю, но теперь ему было все равно, что скажет Руби и чего она хочет. Она сама сказала, что любит его, значит, готова встретить последствия лицом к лицу. И ей не придется ни с чем справляться. Кэл не позволит ей.
— Почему бы нам просто не удвоить порцию и не поменять местами шоколад и кофе? — спросила Руби, водружая на нос очки и отмечая изменения в тетради. — Не за что, Джейми.
Принужденно рассмеявшись, она отклонила традиционное приглашение на свидание от юного менеджера и положила трубку. Легкий флирт с ним больше не доставлял ей никакого удовольствия.
— Удивительно настойчивый малый, — сказала Элла, перемешивающая тесто. — Другой бы уже давно отступил.
Потирая ноющую шею, Руби подумала, что, если бы она однажды не поощрила его, он тоже давно отступил бы. Теперь же ей хотелось только свернуться в клубок и больше ни с одним мужчиной в мире не разговаривать. Потому что единственный мужчина, которого она хотела, не хотел ее. Руби вздохнула и сняла с крючка фартук.
— Пора забыть об этом, Тесс, — устало пробормотала она.
