В эти считанные минуты существуют неписанные правила поведения. Люди останавливаются там, где их застигла сирена, застывают, склоняют головы, вытягивают руки по швам… Останавливается движение на дорогах…
Зрелище непривычное для посторонних, для нас же – одно из самых значительных. Я знаю людей, которые живут в этой нелегкой стране из-за этих вот, нескольких трагических минут в году, каких в другой стране просто не бывает.
И вот, стоит моя приятельница на подиуме в студии, как полагается, обнаженная – позирует четвертому курсу.
Вдруг – сирена. Все студенты вскакивают из-за мольбертов, вытягивают руки по швам и склоняют головы.
– Я сначала заметалась, – рассказывает она, – что делать? Схватила халатик, но тут ведь, как в игре «замри!» – остолбеней и стой. Ну, и стою я, голая, вытянувшись, руки по швам – губы кусаю, чтоб не расхохотаться… Положеньице… И вдруг думаю – а ведь и их, голых, в газовые камеры загоняли… Так, может, вот этот, анекдотичный мой вид, и есть на деле – самое логичное, самое сильное и самое чистое поминовение их душ?..
*
В романе «Последний кабан из лесов Понтеведра» я придумала такую авторскую маску «Дина из Матнаса». Матнас – на иврите – Дом культуры, я, то есть автор, действительно там работаю, только меня никто не называет Диной из Матнаса. Это чистой воды вымысел. Выступая перед публикой, я часто читаю эпизод из этого моего романа, тот самый, где в Матнас на Пурим приезжает группа художественной самодеятельности города Ехуд, такая разухабистая братия с сильным украинским акцентом. Верховодит этой компанией Бенедикт Белоконь из Ехуда. Так он себя и называет. Возникает ряд комических ситуаций, и так далее. Эпизод гротескный. Я придумала его с начала до конца.
Сижу не так давно на работе, в своем кабинете. Раздается телефонный звонок.
– Здравствуйте! Вы Дина из Матнаса?
Что прикажете отвечать? Тем более, что до известной степени так оно и есть.
– Мне ваш телефон дал эксцентрик Арон.
Вспоминаю, что действительно месяца три назад выступал у меня маленький музыкальный эксцентрик, щуплый человечек, по виду – нечто среднее между Чаплиным и Гитлером, с усиками, играл на всем, что под руку подвернется: на швабре, на венике, на стаканах, на футляре из-под очков…
– Я – Исаак из Афулы. иллюзионист международного класса, кавалер почетной грамоты житомирского райкома комсомола…
На втором звуковом плане в телефонной трубке прокричал тягучий женский голос: «Исаак! Иди кушать суп!»
– Могу предложить для вашей публики ослепительный иллюзион, недорого.
– Что вы имеете в виду? – спросила я.
– А что обычно имеют ввиду в таких случаях? Платки из рукавов, исчезающие стаканы, я знаю?..
Я сказала:
– Этот фокус – исчезающие стаканы – можно увидеть в любой столовой общепита.
– У меня есть эксклюзивный номер – летающие деньги!
– Что это значит? – спросила я.
– Я делаю «пуфф!» на ладонь, и с потолка вам на голову сыплются индийские драхмы, японские йены, норвежские кроны…
– Скажите, – вкрадчиво спросила я, – а израильские шекели мне на голову не сыплются?
– Шутница! – воскликнул он, – у кого они есть!
«Исаак, иди уже обедать, сколько можно болтать!», – донеслось из глубины иллюзионного пространства.
– Знаете, – сказала я, – как-то все это… У меня ведь публика интеллигентная…
– О! – воскликнул он. – Для интеллигентной публики у меня в молодости был потрясающий номер – «распиленная Лейла». Мне ассистировала жена… Знаете, газовые шальвары, грудь в блестках, чалма… Повальный успех!.. Правда, потом она поправилась и номер погиб.
Я сострила что-то насчет того, что много времени на распил уходило.
– Да нет, она в ящик не влезала, – грустно сказал он.
И опять издали донеслось: «Исаак, ты не на исповеди, она не святой отец! Суп стынет!»
Я подумала – в конце концов, и этот нелепый Исаак со своей распиленной Лейлой должны есть суп каждый день. Что я привередничаю, какая разница – что там сыплется с потолка, когда он дует на ладонь. Пусть приедет, заработает свои гроши. А вслух спросила:
– И сколько вы хотите за все эти исчезающие шальвары?
– Я хочу! – сказал он. – Я хочу десять тысяч, так вы же не дадите.
– Я дам двести шекелей, – сказала я твердо.
– А доехать?! – завопил он.
– Ну, хорошо, только предъявите автобусные билеты.
И вновь до меня донеслось протяжное: «Исаак, оборви эти мелочные отношения, объясни ей доходчиво – кто она, а кто ты!»
– Итак, – сказала я решительно, – диктуйте мне вашу афишу, да покрасочнее, я ведь должна завлекать людей на ваше представление.
– Вам не надо их завлекать! – обиделся он. – Они сами примчатся, когда прочтут мое имя… Пишите большими буквами: «Джакомо Берталуччо!»
– А кто это? – спросила я, помолчав.
– Я!
– Минуточку… Но ведь вы сказали, что вас зовут Исаак.
Он расхохотался – снисходительно…
– Милая, – проговорил он ласковым басом, – вам, как человеку далекому от искусства, простительно не знать, что большие артисты для концертов берут себе еще одно имя, более звучное и таинственное… Называется – псевдоним.
– Что вы говорите! – воскликнула я.
Мы быстренько условились о дате выступления, и уже опуская трубку на рычаг, я слышала голос распиленной Лейлы: «Исаак! Сколько можно с ней возиться, она что – тоже из Житомира?»
*
Иногда самой себе я напоминаю кошку, ловящую свой собственный хвост. Мои герои высовываются из-за моего плеча, докрикивают вдогонку законченным вещам какие-то фразы, обидные шутки, поучительные реплики… Мои герои относятся ко мне без должного пиетета – наверное, догадываются, что я – всего лишь одна из них, не лучше и не хуже…
Они возникают, уходят, возвращаются, кивают и строят рожи… они доигрывают в жизни то, что не доиграли на бумаге…
И я давно уже знаю, что этот проклятый Солярис исчезнет лишь тогда, когда исчезну я сама.
1999 г.
Ружье для Евы
На днях моя дочь, барышня томная, нравная, сочиняющая стихи, музицирующая на гитаре, любящая, наконец, поваляться в постели часиков до 12 дня… пошла в армию.
