Она вдруг зарыдала, и сердце у него сжалось. Он не понимал ее. Он чувствовал, что потерял способность понимать английский язык в тот момент, когда надел ей на палец обручальное кольцо.
— Я согласен дать тебе развод, если ты хочешь, — в отчаянии сказал он. — Совершенно незачем плакать. Ты можешь выйти за Чарлтона, или я признаю ребенка, а ты можешь не спать со мной. Я никогда не унижу тебя подобным образом. — Таппи вытирал слезы, которые потоком лились из ее глаз.
Карола вдруг без предупреждения бросилась в его объятия и начала целовать. Он сразу вспомнил свою молодость и страстное желание раствориться в ней каждый раз, когда целовал. Таппи оттолкнул жену, смущенный воспоминаниями о своей глупости.
— Как я уже сказал, ты не должна смущать ни себя, ни меня, Карола. Я признаю твоего ребенка.
Она, будто не слыша его, опять прижалась к нему, придавила к спинке кровати. Он хотел сделать глубокий вдох, но в этот момент их языки встретились… и он утонул. Таппи ни с кем не переживал таких ощущений, как со своей молодой упрямой женой, и сейчас грустно подумал, что Невил Чарлтон кое-чему ее научил. Отогнав неприятную мысль, он неистово целовал жену со страстным желанием, которое всегда ощущал, когда видел ее.
Во время долгого поцелуя Таппи чувствовал, что Карола не притворяется, имитируя страсть, только для того, чтобы скрыть беременность. Такая изощренная ложь не в характере Каролы. Но его все же беспокоила мысль, что она не без причины оказалась в его постели только в ночной рубашке и корсете, которые она, видимо, не намеревалась снимать, желая выглядеть как можно лучше… а если она не собиралась раздеться, тогда какого дьявола она тут делает?
И Таппи, невзирая на возбуждение, оттолкнул жену.
— Карола, ответь мне, какого черта ты делаешь в моей постели?
Она только открыла рот, не сумев произнести ни звука.
— Карола, — сурово повторил он.
— Я пришла… соблазнить тебя, — сказала она тонким дрожащим голоском.
Чресла у него пульсировали, решимость таяла.
— Я знаю, что это неправда. Похоже на старомодную комедию с постельным трюком. — Удивление на лице жены укрепило его подозрений. — Значит, все организовано, чтобы нас застали вместе, да? Это бы подтвердило, что ребенок от меня. И тебе не пришлось бы делать нечто отвратительное и переспать со мной.
— Не знаю, почему ты все время говоришь о ребенке, Таппи. Я вовсе не беременна, — твердо сказала Карола.
— О? Тогда, моя дорогая, зачем ты надела корсет? Чтобы я не заметил твой живот? Или чтобы предстать в лучшем виде, когда нас прервут?
Она покраснела. Света было немного, однако Таппи не сомневался, что Карола действительно покраснела. Она была настолько хороша, что он снова почувствовал желание.
— Ну? — произнес он сквозь зубы.
— Я не хотела тебя расстраивать.
— Из-за ребенка?
— Никакого ребенка не существует! Видишь? Корсет не прикрывает даже мой живот.
Она пригладила ткань ночной рубашки, и он увидел, что корсет заканчивается над линией талии. Округлый живот пробудил в нем желание.
— Тогда почему ты здесь? — растерянно спросил Таппи тоном человека, который никогда не понимал свою жену, включая ее рыдания в первую брачную ночь.
Помертвев, она прижала руки к щекам.
— Карола?
— Ты был прав, когда заметил, что… размер моего платья изменился со времени нашей женитьбы.
— Что? — Он не казался таким уж потрясенным.
— Я совершила ошибку, придя к тебе в комнату. Это абсурд!
На этот раз она так быстро соскочила с кровати, что он успел только прижаться спиной к двери, пока она хватала свою одежду. Наверное, корсет был одной из женских штучек, которые не нуждались в объяснениях.
— Почему ты оказалась в моей постели? — тупо спросил он, загораживая дверь.
— Потому что хотела соблазнить тебя! — крикнула она. — Но теперь не хочу, болван! И не смей говорить ребенке. Нет у меня никакого ребенка. С твоей стороны безнравственно даже предполагать, что я могла… что я могла лечь в постель не с мужем!
— Ты хотела соблазнить меня?
— Да, хотела. А теперь передумала.
— Нет, ты не передумала. — Таппи схватил жену за плечи и рванул к себе.
Его поцелуй остался таким же неловким, как и раньше. Ничто не изменило манеры Таппи: он был прям, горяч и неловок. И все же Карола таяла от его поцелуя, словно он был нежнее лорда Байрона.
Когда он грубо прижал ее к своему телу, она вдруг затрепетала, и Таппи, быстро повернув ее, притиснул к двери, что было одной из тех немудреных вещей, которые он привык делать.
Он сорвал с нее рубашку, поскольку не мог найти завязки. Руки его дрожали, но везде, где бы он ни касался ее, он чувствовал, что она горит от желания.
Только лежа на ковре, она стала приходить в себя. Карола открыла глаза и увидела мужа, который склонился над нею, опираясь на локти. Она ласково откинула с его лица прядь волос и поцеловала. Но он все еще выглядел обеспокоенным.
— Кара, ты не очень расстроишься, если я сниму с тебя корсет?
Дрожа от желания и покраснев от стыда, она распустила шнуровку. Он даже закрыл глаза, когда ее груди вырвались на свободу, и Карола впервые подумала, что она неправильно его понимала.
— Как ты красива! — прошептал он.
В его голосе чувствовалось все то, чего не было в его руках: благоговение, нежность, утешение.
— Ты не считаешь, что я растолстела? — спросила она, прежде чем потеряла способность думать. — Ты ведь так не думаешь, Таппи? Потому что ты говорил, я толстая.
— Толстая?! — Голос у него сорвался от удивления.
Она улыбнулась, Он не ответил, но его губы прижались к ее груди, и Каролу больше не волновало, что он мог ей сказать.
Внезапно ее тело напряглось.
— Что случилось? — прошептал он, и его рука скользнула по ее бедру.
Он ни разу не прикасался к ней так, когда они только поженились! Таппи расслабился, и ее страхи рассеялись.
— Может, ты хочешь быть в постели? Я не погасил лампу. Я помню, ты считала неприличным…
— Не имеет значения, — ответила Карола, поняв, что так оно и есть.
Тем не менее она замерла, почувствовав его между ног. Было так странно… казалось, теплота окутала ее тело. Она ничего не могла поделать. Она вскрикнула, когда он вошел в нее.
— Больно? — спросил он.
— Нет, — прошептала она, не кривя душой.
По ее ногам словно текло расплавленное золото, она подняла колени, и он вошел глубже, затем опять и опять. Карола не сказала ему, какой он нежный. Она не хотела лгать, она просто шептала его имя и прижималась к нему, пока он без всякой нежности, резко и быстро делал свое дело. Все это не имело ничего общего с хорошим наездником или с тем, о чем ей говорила мать. Единственное, что она могла сделать, это крепче прижаться к нему и даже — немного погодя — двигаться вместе с ним.
