— Но, леди Роулингс… — озадаченно начала Генриетта.
— Не называйте меня так, пожалуйста, не называйте меня этим именем!
Очевидно, сейчас начнется настоящая истерика.
Генриетта огляделась. Подобного рода вещи хорошо лечатся нюхательной солью или нашатырным спиртом. К сожалению, при ней не было ни того ни другого.
К счастью, леди Роулингс не проявляла желания немедленно броситься на пол и забиться в судорогах.
— Меня зовут Эсме! — свирепо прошипела она, кладя в чашку ложечку сахара. — Пожалуйста, зовите меня Эсме. Дело в том… — Она поднесла к губам чашку и устремила взор на Генриетту поверх краев. — Дело в том, что я не уверена, кто стал отцом моего ребенка.
Нечеловеческим усилием воли Генриетте удалось не выказать самого откровенного потрясения. Вместо этого она подняла свою чашку и тоже сделала глоток.
— И… и что… существует много кандидатов?
— Вы высказываетесь, совсем как моя подруга Джина. Герцогиня Гиртон. Она задала бы тот же вопрос. Джина так практична. Уж она никогда бы не оказалась в подобной ситуации. — Эсме снова заплакала. — Я предала нашу дружбу.
Генриетта пыталась придумать слова, которыми можно было бы утешить бедняжку, но не смогла, потому что понятия не имела, о чем та толкует.
— Понимаете, Джина собиралась выйти за лорда Боннингтона, но не вышла, — выдохнула Эсме. — Боюсь, именно он может быть отцом ребенка.
Глаза Генриетты округлились. Она, разумеется, знала о развратном маркизе и его гнусной попытке обмануть герцогиню.
— Тот самый маркиз, который пытался вынудить герцогиню…
— Нет-нет. Вся эта история — сплошной вздор. Он вошел в мою комнату, потому что искал меня. Потому что… искал меня!
— А вместо этого нашел вашего мужа, — догадалась Генриетта. — Какая неудача!
И в ее голосе прозвучало столько мягкости и доброты, что Эсме мгновенно успокоилась, почему-то ощутив себя прощенной.
— Генриетта… вы не возражаете, если я буду звать вас Генриеттой?
Девушка ответила улыбкой.
— Я жалкое ничтожество, — продолжала Эсме, — но люблю его… и так уж ли это невозможно?
Генриетта еще раз попыталась разложить все по полочкам.
— Вы любите лорда Боннингтона?..
— Все слухи, которые ходят обо мне в обществе, правдивы: я распутная женщина, — перебила Эсме. — И провела одну ночь с Себастьяном. Только одну. Ночь перед той, когда мы с Майлзом воссоединились, решив зачать ребенка. Муж твердил, что сначала ему необходимо потолковать с леди Чайлд. — Она уставилась на Генриетту распухшими глазами-щелочками. — Вы знаете о леди Чайлд?
Дождавшись кивка Генриетты, Эсме продолжала:
— Вы, должно быть, считаете нас крайне распущенными людьми. Но это вовсе не так, клянусь. Наш с Майлзом брак был ошибкой, и много лет спустя он нашел некое подобие счастья с леди Чайлд. Его мучило лишь одно: он отчаянно мечтал о наследнике и поэтому был принужден сообщить ей… — Эсме опустила голову.
— Что предыдущей ночью вы и маркиз…
— Совершенно верно, — жалко пробормотала леди Роулингс.
— Но маркиз отправился в Европу, разве не так?
Генриетта смутно припомнила, как Имоджин возбужденно пересказывала крайне неприятную историю о скандале, главным героем которого был Боннингтон. История печаталась в «Дейли рекордерз» под рубрикой «Столичные новости».
— Да. И я теперь не знаю, чей это ребенок, его или Майлза.
— В таком случае не вижу никаких проблем, — объявила Генриетта, ослепительно улыбаясь. — Потому что это дитя ваше, и ничье другое.
— Ну… полагаю, это правда, только… Генриетта положила ладонь ей на руку.
— Я вполне серьезно, леди Роулингс… Эсме. Этот ребенок — ваш. Только что родившись, он будет походить на бесформенный красный комочек, которого никто, кроме вас, не будет любить. Вы когда-нибудь видели новорожденных?
Эсме покачала головой.
— Они довольно уродливы. И, судя по тому, что я слышала, вам придется чертовски нелегко, когда настанет срок привести его в этот мир. И вот они появляются без единого волоска на голове и покрытые красными пятнами. Да еще и шелушатся. Но это ваше. Только ваше. Если вы его хотите.
Эсме обхватила живот руками.
— О да! Хочу! Очень хочу! Его или ее.
— Тогда я не понимаю ваших терзаний. Ребенок родится под защитой вашего брака.
— Если бы дело было только во мне, я не испытывала бы таких безжалостных угрызений совести, — призналась Эсме. — Но речь идет еще и о Дарби.
— Дарби — человек взрослый, — сухо напомнила Генриетта.
— Да, но вы не понимаете. Дарби был довольно богат… до этого года. А потом его отец погиб, и он стал опекуном младших сестер. Но он был наследником Майлза…
— Номинальным наследником. Я не питаю особого сочувствия к абсолютно здоровым джентльменам вроде мистера Дарби. Его дорога ясна. И у меня нет ни малейших сомнений, что он изберет именно ее. Ему необходимо жениться на богатой наследнице. К счастью, он обладает лицом и фигурой, как нельзя лучше подходящими для подобного предприятия.
— Но это так несправедливо, — запротестовала Эсме.
— Не вижу никакой несправедливости.
— Но неужели вы не понимаете…
— Нет. Я бы отдала все на свете, чтобы быть мистером Дарби, на попечении которого двое прекрасных маленьких детей. Он может жениться на ком угодно… на любой красавице.
Последовало минутное молчание.
— Мне ужасно жаль, — вымолвила наконец Эсме. — Я, разумеется, знала, что у вас не может быть детей, но все же не поколебалась обременить вас своей не слишком красивой историей. С моей стороны это было непростительной грубостью.
Генриетта грустно улыбнулась:
— Здесь нечего прощать.
— О, разумеется, есть. Я извожу себя терзаниями, которые могут показаться вполне банальными по сравнению с вашими обстоятельствами.
— Честно говоря, я хотела бы оказаться на вашем месте.
— Неужели не понимаете, в какой грязи я вывалялась? Какой ужасной женой была Майлзу? Ведь я практически виновна в его смерти!
— А вот это совершенно лишено здравого смысла. Судя по всему, что я слышала, сердце лорда Роулингса не выдержало. К сожалению, он мог умереть в любую минуту. Но получилось так, что у него будет желанный наследник, а у вас появится ребенок. Чудесный, изумительный, долгожданный ребенок! — воскликнула Генриетта и, поколебавшись, добавила: — И мне абсолютно все равно, если бы у моего ребенка вообще не было отца!
Эсме подалась вперед и взяла тонкие руки Генриетты в свои.
— Вы абсолютно уверены, что не сможете выносить ребенка?
