— Призови его, Григорий Иванович.
— И я так думаю. Ну-ка, Тимофей, — приказал Заболоцкий дьяку, — позови.
Ожидая датского кормщика, Аникей Федорович с нетерпением поглядывал на дверь.
В дверях показался высокий и худой человек. Он был одет в рваную, испачканную кровью одежду. Левая рука лежала на перевязи.
Иноземец с достоинством поклонился наместнику и купцу Строганову.
— Пусть говорит, — обернулся воевода к дьяку-толмачу.
— Свеи напали на вас у ревельских берегов? — спросил дьяк.
— Мы благополучно прошли возле города Ревеля, где обычно подстерегают шведские корсары, и неожиданно наткнулись на вооруженные суда много южнее и западнее. Они ночью, клянусь мессой, напали на нас. Мореходов убили или взяли в плен.
— Тебя, — спросил воевода, — тоже взяли в плен?
— Да, и меня взяли в плен.
— Как же тебе удалось убежать, да еще на чужом корабле?
— Разбойники возрадовались хорошей добыче и стали праздновать победу. А я ночью разорвал веревки и освободил семерых товарищей. Мы напали на разбойников и взяли верх. — И кормщик повторил все, что он недавно рассказывал начальнику морской стражи.
— Кто же были напавшие на вас люди? — спросил Аникей Федорович, не спускавший глаз с датчанина.
— Клянусь мессой, немцы. Однако они говорят, что поступили на службу к польскому королю Сигизмунду-Августу.
— Вот как? — хмуро произнес воевода.
— Я хочу просить русского царя, — продолжал датчанин, — о защите мореходства. Пусть он наказывает смертью каждого разбойника, осмеливающегося подрывать царскую торговлю на море. И еще буду просить царя усилить морскую стражу. Если он хочет торговать, пусть защищает купцов…
— Великий государь всея Руси знает, что ему делать, — строго сказал воевода.
— Как зовут тебя? — спросил Аникей Федорович.
— Карстен Роде.
— Кормщик Карстен Роде, — неожиданно громко произнес купец, — спрашиваю: хочешь ли поступить ко мне на службу?
— А как ваше имя, господин? — не сразу отозвался датчанин.
— Я купец Аникей Строганов.
— О-о!.. Купец Строганов! Я много слышал о вашем богатстве… Клянусь мессой, если вы хорошо будете платить, я согласен. Перед злополучным отплытием из Нарвы я говорил с одним голландцем, он работал у вас несколько лет. Он хвалил вас.
— Для начала я плачу триста рублей в год, кормлю и одеваю, — сказал Аникей Федорович.
— Хорошо… Я разорен, мне выбирать не приходится. Семьи у меня нет.
Карстен Роде подошел к Строганову и протянул ему руку.
— Клянусь, буду служить вам верно.
Строганов пожал руку датчанина, будто скрепляя договор.
— Что я должен делать? — спросил кормщик.
— Я хочу построить хорошие корабли и возить на них свои грузы в разные страны. И в Испанскую землю, и к англичанам, и во Францию, и в Любек и Атроп
note 30 . У меня на службе много мореходов, но таких, кто знал бы дорогу в эти страны, нет. Ты будешь учить моих мореходов.
— О-о, я буду очень рад научить русских мореходов всему, что знаю сам!
— Здесь, в Нарве, проживает мой приказчик Семен Федоров, — продолжал купец, — знаешь ли ты его?
— Знаю, господин.
— Он даст тебе денег на одежду и пропитание, и ты поедешь ко мне в Сольвычегодск, а потом в Холмогоры, там строятся мои корабли.
— А как быть с моими товарищами? Они хорошие штурманы — Ганс Дитрихсен и Клаус Тоде.
— Можешь их взять с собой.
— Что делать с теми разбойниками, которых я и мои люди взяли в плен?
— Завтра я повешу их на городской площади. Пусть все знают, как мы наказываем за разбой. А перед тем попытаю, спрошу, кто у них за хозяина, — строго сказал воевода. — Ну ты иди, мореход.
Карстен Роде поклонился и вышел из комнаты.
— По царской жалованной грамоте я имею право нанимать иноземцев, — сказал Строганов.
— Знаю, Аникей Федорович… Ты на самом деле хочешь товары на своих кораблях возить?
— Хочу, Григорий Иванович. Мои барыши от заморской торговли сразу вдвое станут. А надежную морскую охрану наших купцов от разбойников неплохо бы иметь.
После ухода датского кормщика Аникей Строганов еще долго говорил с воеводой о заморских торговых делах, о здоровье, о своих сыновьях.
Глава восьмая. И РАЗРУБИЛ ЦАРЬ РУССКУЮ ЗЕМЛЮ НА ДВЕ ПОЛОВИНЫ
Слуги постелили на стол красную скатерть, поставили две огромные черные свечи, перевитые серебряными нитями. Против царского места положили старинное Евангелие в телячьей коже. Слуги ушли. В горнице появились два молодых опричника в белых кафтанах с позолоченными секирами
note 31 за плечами.
Они встали по обеим сторонам царского места, взяли в обе руки секиры, замахнулись, словно собирались зарубить врага, и положили их на правое плечо.
Прошло несколько минут. До слуха телохранителей донесся слабый перезвон колокольчиков. Они посмотрели друг на друга и замерли, сдерживая дыхание.
Тихо открылась низкая дверь. Высокий, с нахмуренными бровями человек в черной монашеской одежде и черной шапке вошел, опираясь на посох, и сел на царское место. Рядом с ним неслышно, словно тень, возник духовник протопоп Евстафий.
Из других дверей появились вельможи: члены тайного совета, основатели опричнины, одетые во все черное. Князь Афанасий Вяземский, князь Никита Одоевский, боярин Василий Юрьев, боярин Алексей Басманов, ходивший всегда опустив глаза в землю, его сын Федор, воевода Петр Зайцев.
Низко поклонившись, постукивая посохами о деревянный пол, они направились к столу и расселись на скамьях слева и справа от царя.
Вслед за вельможами в горницу вошли два опричника и с ними юноша с темным пушком на верхней губе и на подбородке — Василий Колычев. Сын воеводы Ивана Колычева.
Василий Колычев недавно подал царю челобитную — принять его в опричники, обещаясь служить верой и правдой. Царь хотел назначить его своим телохранителем.
Последним в горнице появился князь Михаил Черкасский, держа в руках высушенную собачью голову с оскаленной пастью. К ней была привязана небольшая березовая метла. Собачья голова с метлой, привязанная к седлу опричника, отличала его от прочих людей. Она означала, что опричник должен грызть государственных врагов и выметать их метлой. Слегка пошатываясь от выпитого вина, черноволосый и звероподобный князь Михаил приблизился к столу и положил собачью голову рядом с Евангелием.
