Ордынцы пригнали и остальных жителей Подгорья, захваченных в селе. Это были дети — мальчики и девочки. Дряхлых стариков и старух татары не брали.
Неожиданное нападение на крестьян во время сенокоса и полевых работ было излюбленным приемом крымчаков. Никто не мог ни убежать, ни спрятаться. Оставшихся в избах выкуривали дымом.
Татарские обозники нарубили в лесу жердей и привязали за руки по десять человек к жерди. Отцы и матери подзывали своих детей, чтобы быть вместе на одной жерди.
Все свершилось быстро, солнце еще не достигло вершины своего дневного хода, а воины уже погнали пленников к месту стоянки главной орды.
Позади полыхало пламя. Как факел, ярко горела высокая церковная звонница. Горели бревенчатые избы. Рязанцы оборачивались и крестились, глядя с тоской на пожарище.
Анфиса заметила, что брат Федор шел в передней десятке. Его поймали и тоже привязали к жерди.
Татарские конники шли рысью, заставляя бежать и пленных. Люди выбивались из сил, мучились от жажды, глотали пыль, поднятую конскими копытами. На пути от плохой пищи и от усталости умерло много детей, остались самые выносливые.
На третий день подгорских крестьян пригнали к большому скопищу русских пленных, захваченных в разных местах Рязанской земли.
Здесь расположились крымская орда и большая ногайская орда под командованием самого хана Девлет-Гирея.
Под давлением турецкого султана и своих советников хан покинул бахчисарайский дворец и выступил в поход.
Великий из великих сидел в роскошном шатре среди шелковых подушек, охая и болезненно морщась. Как всегда, его мучила грыжа, и он держался одной рукой за живот. Среди окруживших его князей и мурз царило оживление. На завтра хан назначил дележ русских пленников.
Шатер был окружен невысоким забором. Никому без ханского пропуска не разрешалось переступать эту границу. Нарушители карались смертью. Над шатром развевалось турецкое знамя — зеленое с красным и ханский знак — хвост белой лошади, перевитый золотыми нитями и привязанный к палке.
Вокруг забора поставили свои кибитки главные ханские вельможи. Остальные спали прямо на земле, подостлав баранью шкуру.
Каждый военачальник мечтал получить не один десяток рабов и выгодно продать их перекупщикам. И каждый простой воин надеялся на раба или рабыню и, пользуясь их трудом, хотел жить до следующего похода.
Весь следующий день в орде слышались крики и ругань — татары делили пленников. Десятая часть всех русских, самые красивые и здоровые, предназначались хану. Остальных разделили между собой мурзы и рядовые воины.
Утром русских невольников под охраной небольшого отряда всадников погнали в Крым.
Хан Девлет-Гирей со всем своим войском остался на прежнем месте. Он давно послал гонца в пограничную литовскую крепость Черкессы и ждал вестей.
Прошло еще два дня.
В ханский шатер, вздыхая и отдуваясь, вошел мурза Сулеш в огромной серебряной кольчуге и бараньей шапке. На квадратной золотой пластинке, вделанной в кольчугу, вырезано изречение из Корана.
— О сладкорукий, — тихо произнес мурза, — несколько русских прибежали к тебе с берегов Оки, у них важные вести. Их начальник Кудеяр Тишенков хочет видеть тебя, великий.
Хан восседал, опершись локтем на шитую золотом подушку. У него опять разболелась грыжа. Услышав слова вельможи, хан обрадовался, но виду не подал.
Мурзе Сулешу жарко в бараньей шапке, пот ручьями стекал со лба. Но татарин не смел утереться и только моргал глазами.
Хан приподнял тяжелые веки и покосился на лекаря-армянина, готовившего целебную мазь, на вельмож, окружавших его.
— Если важные вести, — вздохнув, сказал он, — пусть войдет Кудеяр Тишенков.
Мурза Сулеш с поклоном удалился.
В шатер ввели русоволосого парня с окровавленным лицом и связанными назад руками.
— Кто ты? — спросил Девлет-Гирей, придерживая живот рукой.
— Кудеяр Тишенков, боярский сын, из города Каширы, великий царь, — поклонившись, ответил русский.
— Говори.
— Во всех городах московских два года сряду был большой голод и мор, много людей померло, а много других московский государь в опале побил, остальные военные люди и верные ему татары — все в немецкой земле.
— Где великий князь Иван?
— Государь в Серпухове с опричниной, но людей с ним мало… Ты ступай мимо к Москве, мы проведем тебя через Оку, и если тебе до самой Москвы встретится какое-нибудь войско, то вели нас казнить. Путь в Москву открыт.
— Почему на свою землю врагов ищешь? — спросил хан.
Кудеяр Тишенков молчал.
— По своей воле пришел или послан?
— Тебе, великий хан, одному про то скажу.
Хан посмотрел на мурз и повелел:
— Отойдите, хочу слышать тайное.
Вельможи отошли на несколько шагов и старались не смотреть на хана, будто ханский разговор их совсем не интересовал.
Только два ханских телохранителя продолжали стоять за спиной Кудеяра, не спуская с него глаз.
Кудеяр Тишенков сделал шаг к разноцветным подушкам и, склонившись к хану, прошептал несколько слов.
— О-о, — хан растянул рот в улыбке и привстал с подушек, — тебя послал большой князь! Родственник царя Ивана. Ты не лжешь?
— Богом клянусь… Но не выдай князя, великий хан.
— Хорошо. А кто воевода большого полка?
— Князь Михаил Темрюкович Черкасский.
— Сын Темрюка, большого кабардинского князя! — Хан весело засмеялся, забыв про грыжу. — В этом году мы Темрюка победили и под свою руку привели. Хорошо, ты можешь идти. Кормите русских вдосыт, — приказал он телохранителям, — держите под строгим надзором… А вы, мои слуги, подойдите ко мне.
Девлет-Гирей рассказал вельможам все, что услышал от русского, скрыв лишь имя изменника.
— Пусть Темрюк, большой кабардинский князь, напишет письмо своему сыну, — посоветовал мурза Сулеш, подойдя поближе к хану.
— Хорошо сказал мурза Сулеш, — кивнул головой хан, — очень хорошо, призовите ко мне Темрюка.
Захватить беззащитную Москву и ограбить ее хотелось всем крымским вельможам. Сказочные богатства русского царя не один раз снились самому хану. Посоветовавшись, вельможи дружно согласились продолжать поход и напасть на русскую столицу.
* * *
8 мая 1571 года король Сигизмунд подтвердил заключенное его послами трехлетнее перемирие. Эту весть принесли царю Ивану в Серпухов, где он расположился с опричным полком в ожидании крымского хана.
Царь не пожелал жить в хоромах осадного воеводы Серпуховской крепости и остановился в удобном доме настоятеля Высоцкого монастыря.
