Но Рис, переступив порог комнаты для музицирования, быстрым шагом подошел к пианино. Достав из кармана свернутые в трубку ноты, он начал листать их. Войдя вслед за ним, Хелен почувствовала под ногами хруст листов бумаги, повсюду валявшихся на полу.
— Как ты живешь среди такого беспорядка? — удивилась Хелен.
— Это кажущийся беспорядок, — заявил Рис, явно не желавший смотреть правде в глаза.
Хелен рассмеялась.
— Это настоящий хаос! Здесь нет никакой системы, — возразила она, подбросив в воздух ворох бумаг.
— Прекрати сейчас же! — возмутился Рис. — У меня здесь свой порядок. Наброски лежат на полу, а листы с готовой партитурой оперы я кладу на диван.
— На диван? — удивленно переспросила Хелен. Внимательно оглядевшись вокруг, она наконец-то заметила, что безобразный диван, подаренный им на свадьбу тетушкой Маргарет, действительно все еще стоял в комнате, но был завален стопками бумаг. — Судя по количеству исписанного, ты, должно быть, уже заканчиваешь работу над оперой? Не понимаю, почему ты боишься не успеть к сроку?
— То, что я написал за последнее время, никуда не годится, — признался он, усевшись за пианино и сильно ссутулившись. — Я не сочинил ни одной приличной строчки. Ну, может быть, за исключением этой… Вот послушай. — И он сыграл несколько музыкальных фраз. — Как тебе это?
Даже в нетрезвом состоянии Хелен не теряла своего музыкального чутья, которым ее наделила природа.
— Не скажу, что эта мелодия мне уж так сильно понравилась, — призналась она. Подойдя к инструменту, она оперлась на него локтем, не обращая внимания на то, что это выглядит не совсем элегантно.
— Это потому, что фразы вырваны из контекста, — сказал Рис. — Вот это место — одно из лучших в моей опере. Я тебе сейчас сыграю этот фрагмент целиком.
Он взмахнул руками и ударил по клавишам. Слушая музыку, Хелен внимательно следила за его пальцами. Обычно руки мужа казались большими и неуклюжими, но когда Рис играл, то преображался так, что его пальцы выглядели ловкими и изящными.
Сжавшись, Рис посмотрел на жену, ожидая ее приговора. Она покачала головой.
— Этот кусок похож на народную балладу, — честно сказала Хелен, не желая лукавить, — но не так гармоничен, как фольклорная музыка. Насколько я понимаю, эту арию исполняет юная девушка?
Героинями опер Риса всегда были юные девушки. Рис кивнул.
— Это принцесса, сбежавшая из дома. Она переоделась в юную квакершу, — пояснил он.
Хелен давно уже перестала обращать внимание на надуманность сюжетов, которые ложились в основу опер ее мужа.
— И о чем она поет в этой части арии?
— Она тоскует по своему возлюбленному, капитану Чартерису. Давай я сыграю тебе эту часть снова и напою слова арии. Фен в этот раз тщательно поработал над либретто…
Когда Рис пел, у него был приятный грудной голос, сильно отличавшийся от того рыка и рева, с помощью которого он обычно общался с людьми. Точно так же его изящные пальцы музыканта контрастировали с его мощным телом.
Жду любимого в грусти томления, О, когда же придет мой милый! Годом кажется мне мгновение, Ждать его больше нету силы.
— Узнаю Флорида Фена, — пряча усмешку, сказала Хелен. — Подвинься, Рис. — И она села рядом с ним на скамеечку за инструмент. — А что, если использовать восходящую гамму? Представь, что героиня поет о своем томлении, а потом, на последних словах, надо резко понизить интонацию фразы.
И она наиграла мелодию так, как слышала ее. Рис нахмурился.
— Это звучит слишком печально, — заявил он.
— Но ведь ария о томлении в разлуке и должна звучать печально. Девушка тоскует, а не считает льняные салфетки, — возразила Хелен. — Вот послушай!
И она исполнила арию.
Хотя Рис подвинулся, места на скамеечке было довольно мало, и Хелен приходилось сидеть, тесно прижавшись к бедру мужа. Рис поймал себя на мысли, что ему приятны прикосновения Хелен. А еще он понял, что ему нравится стиль ее одежды. Сквозь тонкую воздушную ткань проступали мягкие женственные изгибы ее тела. В памяти Риса сохранился совсем другой образ Хелен. Она всегда казалась ему угловатой и тощей, но теперь он убедился, что это не так, ведь по сравнению с ней другие женщины представлялись ему сейчас излишне полными. Хелен закончила петь.
— Прости, я задумался, — сказал Рис, — ты могла бы исполнить эту часть арии еще раз?
Она повернула голову и внимательно посмотрела на него. Рис сделал еще одно открытие. Оказывается, его жена была одного с ним роста, когда сидела. А ее глаза были удивительного цвета. Он всегда считал, что они голубые, но они оказались серыми, даже с каким-то зеленоватым оттенком, как у кошки.
— Проснись, Рис, — с улыбкой сказала она и снова запела.
— Да, ты права. Так действительно лучше, — согласился он, когда она закончила петь. — Я думаю, дело вовсе не в восходящей гамме.
— Тебе нужно передать в музыке ощущение тоски, — сказала Хелен. — Слушатели должны почувствовать, что твоя героиня действительно жаждет встречи со своим капитаном.
— Ну, не так уж она этого и жаждет… — пробормотал Рис, внося кое-какие поправки в ноты.
— Да? В таком случае я не понимаю, зачем ты вообще пишешь о ней? — пожав плечами, спросила Хелен.
. Рука Риса замерла в воздухе. Он не знал ответа на вопрос, который задала жена. Зачем в самом деле он взялся за эту оперу? Она должна была открывать следующий театральный сезон, а он еще не успел создать даже нескольких приличных музыкальных тем.
— Я пишу о ней, потому что она — героиня моего произведения, — наконец-то ответил он и начал перечеркивать неудачные музыкальные фразы с такой яростью, что перо прорвало бумагу.
— Так я и думала. Ты всегда пишешь о юных влюбленных принцессах.
— У меня в опере две героини, и одна из них — это просто юная квакерша из народа. А вообще-то принцессы сейчас в моде, — заметил Рис. — Черт побери, Хелен, неужели ты постоянно будешь приставать ко мне со своей критикой?
Она растерянно заморгала. Рис снова отметил про себя, что у нее красивые глаза. Они были похожи на два глубоких озера, на дне которых царил золотисто-зеленоватый покой.
— Я не хотела тебя обидеть, — сказала она. — Прости, Рис. Ты всегда с легким пренебрежением говорил о своей работе, и я невольно переняла твой тон.
— Да ладно, все равно мою оперу будут критиковать. Почему бы тебе не начать это первой? — уныло промолвил он. — Разве это серьезная музыка?
— Давай вернемся к партитуре завтра, — предложила Хелен.
— Хорошо. Но я думаю, что ничего у нас не получится. Это все равно что пытаться превратить конский навоз в золото.
— Все не так плохо! — заверила его Хелен. — Вот эта тема мне, например, очень нравится.
