Когда Алекс проснулся, было уже около восьми часов. Из-за занавесей косо падали яркие лучи солнца. Он снова лег и, закрыв глаза, вспоминал предыдущую ночь.
Вскоре после его встречи с дочерью герцога Калверстилла они с Брэддоном отправились в игорное заведение. Когда Шарлотта возвратилась из дамской гостиной, ее окружила толпа смеющихся и негодующих кавалеров, которым она обещала танец. Минуту-другую Алекс наблюдал, как она отмахивается от их умоляющих жестов. «Мой Бог, — подумал он, — она по-настоящему красива».
Шарлотта раскраснелась. Она сразу же почувствовала его присутствие. Она знала: он наблюдает, и ей становилось жарко, и она дрожала от возбуждения. Даже сейчас она чувствовала прикосновение его руки, когда он растирал ей ушибленную поясницу. В тот момент, может, и не обратила внимания на это, но сейчас чувствовала, как горит ее кожа. Мысли о его прикосновении вызвали целый поток воспоминаний. Ее переполняло желание снова почувствовать его руки — так, как это было три года назад. Но какое унижение! Он просто забыл эту встречу, даже не заметил, кто в ту ночь был в его объятиях! Разрываемая гневом и желанием, она едва могла думать о чем-либо, хотя ни один из окружавших ее мужчин не заподозрил ее в отсутствии к нему внимания.
Неожиданно Алекс показался себе неуклюжим юнцом, стоящим у стены и с вожделением следящим за первой красавицей лондонского общества. Он с отвращением выпрямился и повернулся. Он знал, где живет герцог Калверстилл; незачем утруждать себя состязанием с роем мошек, вьющихся вокруг его дочери. Алекс вытащил из-за карточного стола Брэддона и вызвал свою карету.
К концу вечера, проведенного у Брукса, Алекс оказался на целых семьсот фунтов богаче.
В три часа ночи в комнате, которую Брукс именовал бархатной, догорали свечи. Темно-зеленые бархатные драпировки, закрывавшие стены, предназначались для того, чтобы день здесь не отличался от ночи и игроки чувствовали себя в некоем вневременном пространстве. Алексу игра скоро наскучила.
Он оглядел комнату. Ее заполняли аристократы, удобно расположившиеся в креслах, расставленных вокруг игорных столов. Из всех присутствующих лишь один только слуга, менявший свечи в настенных подсвечниках, выглядел таким же свежим, как и в пять вечера, когда открылись двери заведения. Игроки ослабили сложные узлы своих галстуков или совсем сорвали их в порыве отчаяния. Растрепанные, измученные, они лихорадочно бросали кости или сжимали в руках карты.
— Ну что же, милорд, — раздался с другого конца стола голос с ярко выраженным акцентом, — сегодня вы играли великолепно.
Алекс повернул голову и спокойно встретил взгляд Люсьена Боша, французского маркиза, живущего в Англии. Бош играл с безрассудным азартом и проигрался.
Бош наклонился вперед, опершись ладонями о зеленое сукно ломберного стола.
— Вам очень… везет, — с сарказмом произнес он.
Алекс пристально посмотрел на него: ломбер — игра, основанная на умении, а не на удаче.
— Я верю, месье, — ровным голосом ответил Алекс, — что вы ничего не подразумеваете под своим замечанием. Я мог бы охотно допустить, что мой выигрыш — результат… везения.
Последовала короткая пауза. Глаза Боша вспыхнули гневом; он был так рассержен, что едва мог дышать. Он скривил губы.
— Милорд, — наконец смог ответить он, — я готов в любое время поставить свое везение в картах против вашего… в любви.
В комнате повисла тишина. Игроки за тремя из четырех столов замолчали, напряженно прислушиваясь. Все знали, что сыновей покойного графа Шеффилда и Даунза выслали из Англии из-за пристрастия разрешать все споры кулаками. Александр, кажется, повзрослел, но какой мужчина оставит без ответа подобное оскорбление?
Сердце Алекса билось спокойно. Он наклонился вперед — оба мужчины оказались стоящими лицом к лицу, разделенные лишь небольшим пространством. Алекс улыбнулся.
— Может быть, месье, — тихо произнес он, — вы завидуете моему успеху у женщин и потому рискуете своей жизнью?
Люсьен ответил ему только взглядом. Он чувствовал себя ужасно: он уже совершил непоправимую ошибку. Охваченный азартом, в пылу игры он поставил на кон драгоценность, которую всегда хранил у своего сердца, — кольцо, подаренное ему женой в день их свадьбы.
— Милорд, — хрипло произнес он, не обратив внимания на угрозу Александра, которую слышали все. — Я глупец, потому что проиграл кольцо моей жены. А она… ее больше нет, и я должен вернуть его. Не сыграете ли вы со мной еще раз?
Алекс отпрянул. В потемневших глазах Боша он увидел отчаяние. Алекс опустил руку в карман и достал кольцо тонкой работы, украшенное сапфиром.
— Что на нем написано? — спросил он, поворачивая кольцо к канделябру.
Сапфир засверкал, отражая упавший на него свет. «Ом должен стоить тысячу фунтов», — подумал Алекс.
— «Toujours a moi», — тихо ответил Бош.
— «Навсегда мой», — перевел Алекс.
Он бросил острый взгляд на Боша: он видит его сегодня впервые.
— Давно вы живете в этой стране? — вдруг спросил он.
— Восемь лет, милорд.
Должно быть, маркиза погибла под ножом гильотины, подумал Алекс. Он подбросил кольцо и, поймав его, бережно положил перед Бошем.
— Вот оно, старина, возьмите. — Под возобновившийся гул мужских голосов он сгреб со стола остальной выигрыш и направился к выходу.
Чья-то рука остановила его. Это был Бош: он обошел вокруг стола и теперь стоял перед Алексом — худой, высокий, одетый в черное.
— Милорд, — медленно произнес он, — я глупец, оказавшийся у вас в долгу на всю жизнь. Я глуп, но не беден. Пожалуйста, позвольте мне выкупить кольцо.
Алекс заметил, что Бош не так молод, как казалось, — вероятно, ровесник ему.
— Нет, — коротко ответил он.
Бош, выпрямившись, застыл перед ним. «Боже, — подумал Алекс, — французская гордость!» К тому же этот человек ему очень нравился.
— Не желаете ли выпить со мной бренди? — предложил он.
Губы Боша сжались, но затем он взял себя в руки.
— Хорошо, милорд, — сказал он со вздохом. — Как я понимаю, дурак не может выкупить себя из собственной глупости.
Устроившись в библиотеке с чашками кофе, щедро разбавленного бренди, они не упоминали любовь, кольца и жен, а дружески обсуждали последние дебаты в палате лордов. Будучи французским изгнанником, Бош, разумеется, не принимал участия в политической жизни Англии, но проявлял к ней живой интерес, особенно к угрозе голодных бунтов.
— Хотелось бы знать, — говорил он, — могли бы мы предотвратить недавние события во Франции, если бы имели молотилки — такие, как вы начинаете применять здесь? Могло бы это предотвратить гнев крестьян?
— Видите ли, — осторожно заметил Алекс, — зерна было достаточно, но его не давали крестьянам. Другими словами, продовольствие припрятывали богатей.
