Алекс кашлянул. Брэддон поднял глаза, но больше никто не обратил внимания на его приход. Ясные голубые глаза Брэддона на мгновение встретились со взглядом Алекса, и Брэддон сказал:
— Патрик, дружище, к тебе кто-то пришел.
Патрик не пошевелился, его черные волнистые волосы почти смешались с копной рыжих волос сидевшей рядом женщины.
— Патрик! — настойчиво повторил Брэддон.
Наконец Патрик поднял глаза. Близнецы всегда понимали друг друга без слов, и Патрик, находясь в другом конце комнаты, знал, что Алекса переполняет неистовый гнев. Гнев, какого Патрик никогда прежде не видел.
Патрик медленно подошел к Алексу и встал перед ним. Его бровь вопросительно изогнулась.
Черные глаза Алекса впились в лицо брата. В библиотеке наступила абсолютная тишина, не нарушаемая ни единым звуком, кроме шипения и потрескивания дров в камине.
— Ты не делал этого, правда? — тихо спросил Алекс.
Патрик не двинулся с места.
— Я не спал с твоей женой, если ты это имеешь в виду.
Лицо Алекса было похоже на плотно натянутую холодную маску. Он не ответил. Патрик обнял его за плечи и повернул лицом к двери. Алекс повиновался ему как во сне. Не оглядываясь, оба брата вышли из библиотеки.
— Черт! — выдохнула мисс Арабелла Кэлхаун (именно так звали рыжую чаровницу, сидевшую с Патриком). — А он злой, правда?
Брэддон не ответил. Мисс Арабелла вытянула изящную ножку и внимательно оглядела ее со всех сторон. Ей очень нравились эти туфли, разумеется, французские — бледно-голубые, с вышитыми маленькими белыми голубками.
Брэддон передвинулся и положил руки на спинку дивана.
— О чем ты думаешь, Брэддон? — мечтательно спросила мисс Арабелла.
Она назвала графа по имени, потому чго считала необходимым поддерживать самые близкие отношения со всеми друзьями-мужчинами своей нынешней любви. И в ту минуту, когда Патрик вышел из библиотеки вместе со своим братом, она догадалась, что эта любовь, вероятно, закончилась: у Патрика явно возникли семейные проблемы. Арабелла передернула плечами. Она ненавидела семейные проблемы: такие скучные, такие утомительные, такие неромантичные.
— О чем думаю? — спросил Брэддон.
— О моих туфлях!
Брэддон посмотрел на ее ноги. Вот почему у него ничего не получалось с женщинами: что можно сказать о туфлях?
— Они очень… они очень маленькие.
Арабелла раздраженно взглянула на него: этот джентльмен — деревенщина, можно не сомневаться. Но он смотрел на нее так встревоженно, что она смягчилась.
— Ну, Брэддон, — похлопывая по подушке, сказала она, — раз Патрик ушел, даже не потрудившись и слова сказать, почему бы тебе не присоединиться ко мне?
И очень хорошо сделала, что предложила, — не прошло и часа, как появился Ворсет с вином и прохладительными напитками и объявил, что граф Шеффилд и Даунз и его брат уехали, не сказав, когда вернутся.
— Вот это мне нравится! — Глаза Арабеллы наполнились слезами. Она повернулась к сидевшему рядом с ней Брэддону: — Ну, разве это не неслыханная грубость? Мне не следовало заезжать с этим грубияном так далеко. Мужчины у дверей театра становятся в очередь каждый вечер только затем, чтобы пригласить меня на ужин!
— Я знаю, — сказал Брэддон, беря Арабеллу за руку. — Я — один из них.
Он смотрел на нее проникновенным взглядом, и Арабелла почувствовала некоторую гордость.
В конце концов, призналась она в тот вечер своей горничной, мужчины так похожи друг на друга. Пусть Патрик более красив, зато Брэддон куда более покладист. Туфли, шляпки — все сейчас так дорого!
Когда серебряный серн луны поднялся в небе над темным лесом, через который проходила дорога, Патрик протянул руку и ухватил поводья коня брата. Покрытая пеной лошадь тяжело дышала, ее бока вздымались и опадали. Они остановились.
— Мы должны сделать привал, Алекс.
Алекс свирепо взглянул на него. Патрик спокойно, не обращая на брата внимания, свел свою лошадь с большой дороги направо, к покосившемуся указателю «Баффингтон, одна миля».
— В Баффингтоне приличная гостиница, — обернувшись, сказал он.
Патрик развернул свою лошадь, почувствовав, что брат не следует за ним.
— Ради Бога! Она никуда не денется. Шарлотта беременна, она будет ждать тебя, и несколько часов уже не имеют значения.
Лицо Алекса оставалось темной застывшей маской. Патрик взял поводья его измученной лошади и повел к развилке дорог. Алекс посмотрел на него.
— Она собирается покинуть меня, Патрлк, — наконец произнес он хрипло. — Я обещал, что буду ей доверять, и я обманул ее. Я должен добраться до дома и ехать вслед за ней. Я обманул ее.
Патрик вздохнул. Он не сумел добиться от брата ничего вразумительного после того, как Алекс понял, что он не только не имел отношения к беременности его жены, но почти не знал этой женщины.
— Шарлотта никуда не поедет! Она беременна. Женщины в ее положении не путешествуют. — Патрик старался, чтобы его голос звучал как можно убедительнее, выбросив из памяти беременных женщин, благополучно переваливавшихся по дорогам Индии. — Вспомни маму. Разве ты забыл, как во время беременности она целые месяцы проводила в постели?
Пример оказался неудачным — лицо Алекса побледнело еще больше.
— Боже мой, — прошептал он. — Что, если она… как мама? Что, если она умрет, Патрик?
— Шарлотта — разумная женщина. Она не будет подвергать опасности жизнь своего ребенка. Она будет сидеть в Даунз-Мэнор, ожидая твоего возвращения. Я не убежден, что она не оторвет тебе голову, но она не убежит, рискуя жизнью ребенка.
Алекс закрыл глаза. Это был первый разумный аргумент, услышанный им. Она не будет рисковать ребенком, это правда.
Патрик почувствовал, что побеждает в споре, и, снова схватив за узду лошадь Алекса, заставил ее свернуть на Баффингтон.
— Мы встанем на рассвете. Если даже она решила уехать в Шотландию, хотя это и маловероятно, она должна ехать очень медленно, и мы без труда ее догоним.
Алекс не ответил, а лишь кивнул. Они доехали до «Лодыжки королевы», лучшей гостиницы Баффингтона, съели рагу из беличьего мяса (только это им могли предложить) и повалились на кровати в единственном свободном гостиничном номере.
— Черт, — проворчал Патрик. — Как ты думаешь, когда этот жирный осел последний раз перетряхивал солому в тюфяках?
Алекс промолчал. Глядя на кривые доски потолка, он думал о том, с какого момента его жизнь пошла наперекосяк. Что заставило его подозревать Шарлотту в измене? Сцена в летнем домике, словно нарочно мучая его, не выходила из головы. Шарлотта встает, в ее глазах и губах столько нежности, и… он отвергает ее! Он заговорил вслух хриплым прерывающимся голосом:
