Так что, когда Патрик наконец заключил ее в объятия, это было неизбежным следствием всего происходящего. Настоящим же шоком для нее явилась странная лихорадочная настойчивость поцелуя, его потрясающая чувственность. Нельзя сказать, что Софи прежде не приходилось целоваться. Приходилось, и не раз. Мама, заподозрив это, наверное, упала бы в обморок. Но этот поцелуй был не просто свидетельством преклонения перед леди.
Поцелуй начался как исследование, как некая проба, а затем стал перерастать в нечто большее. Он начался с простой встречи губ, а закончился обжигающими ласками, горячим шепотом и даже стонами. Патрик с трудом от нее оторвался, но лишь затем, чтобы припасть к ее губам с еще большей страстью. При этом руки, прогуливаясь вдоль ее спины, оставляли на своем пути огненную дорожку.
«Но когда в гостиную вошла, вернее, прокралась на цыпочках леди Сара Престфилд, мы не целовались», — с горечью подумала Софи.
То есть целовались, конечно, целовались, но именно в тот момент, когда она появилась, они просто стояли, правда, очень близко друг к другу, и Патрик обводил пальцем контур нижней губы Софи. Она смущенно вглядывалась в его лицо, сознавая, что утонченная светскость, искусство вести непринужденный флирт совершенно ее покинули и что нет никакой возможности придумать что-нибудь умное.
Снизу из холла послышался раздраженный голос отца.
— Merde!
[4]
— прошептала Софи, отмахиваясь от воспоминаний.
Вне всякого сомнения, он недоволен ее медлительностью. Причину его спешки она знала. Отец недавно начал флирт с миссис Далиндой Бомари, молодой вдовой, разумеется, француженкой. На балу у них, наверное, назначено свидание.
Эта мысль еще раз укрепила ее в осознании верности принятого решения. И не имеет значения, что она плакала каждую ночь в течение всего месяца с тех пор, как отклонила предложение руки и сердца Патрика Фоукса. Важно то, что отвергнуть его следовало непременно.
«Вспомни, какое облегчение читалось в его глазах, — с горячностью говорила себе Софи, — когда на следующее утро после бала у Камберлендов ты в отцовской библиотеке медленно расцепила руки и вежливо сказала „нет“. Вспомни это.
Я никому не позволю разбивать мне жизнь, как это сделала мама. Я не желаю превращаться в ожесточившуюся стареющую женщину, наблюдающую, как супруг волочится в танцевальном зале за различными далиндами и люсиндами. Заставить мужа прекратить эти занятия я, конечно, не смогу, но сейчас свои эмоции я контролировать вполне способна!»
— Я не такая дурочка, — сказала себе Софи уже не в первый раз.
Услышав негромкий стук в дверь, она встала.
— Войдите!
— Их светлость были бы чрезвычайно рады видеть вас в холле, — произнес Филипп, один из ливрейных лакеев.
В какой форме это высказал сам отец, Софи знала, насчет этого у нее иллюзий не было. Он наверняка крикнул дворецкому Кэрролу: «Приведите наконец сюда эту девчонку!» — а дворецкий кивком головы послал Филиппа выполнять поручение. Величественный, преисполненный достоинства Кэррол, разумеется, сам этого делать не стал.
Она улыбнулась:
— Передайте отцу, что я иду.
Филипп удалился, а Софи схватила с туалетного столика веер и снова задержалась перед зеркалом. На нее сейчас смотрела вовсе не та девушка, о которой мечтали чуть ли не все лондонские джентльмены и которая отклонила двадцать два предложения руки и сердца.
«Какая я маленькая, достаю Патрику только до плеча», — почему-то пришло в голову Софи.
Легкое серебристое платье подчеркивало фигуру, особенно грудь. Выше талии материя казалась очень плотной, и создавалось впечатление, как будто обнаженная Софи высовывается из платья, рискуя выпасть наружу.
Софи поежилась. В последнее время каждый взгляд в зеркало неизменно возвращал ее к ощущению, которое она испытывала, когда прижималась к Патрику.
Пора идти. Она схватила накидку и покинула комнату.
Глава 2
В середине дня, перед балом у Дьюлэндов, министр внутренних дел лорд Брексби пригласил к себе нескольких молодых аристократов. С возрастом Брексби превратился в весьма опытного и искушенного политика. Пришедших джентльменов он приветствовал поклоном. Его аккуратно зачесанные назад седые волосы забавно сместились вправо, но все равно смешным он отнюдь не выглядел.
Пост министра иностранных дел Англии лорд Брексби занимал уже семь лет и привык видеть себя в роли кукловода в кукольном театре. «На Питта
[5]
надеяться не приходится, — часто говорил он жене, — потому что этот человек не способен принимать решения».
Следует отметить, что для Уильяма Питта и английского правительства в целом одним из самых ценных качеств лорда Брексби являлось его умение манипулировать людьми и обстоятельствами.
Однажды, сидя с женой за ужином, Брексби поднес ко рту ложечку с апельсиновым желе, сделал паузу и задумчиво изрек:
— Нужно уметь пользоваться инструментом, попавшим вам в руки.
Леди Брексби согласно кивнула, украдкой вздохнув, — реплика супруга отвлекла ее от размышлений о маленьком коттедже в деревне, рядом с домом сестры, где ей так хотелось выращивать розы.
— Англия определенно недоиспользует свою аристократию, — продолжал лорд Брексби. — Конечно, повесы-аристократы высокой моралью не отличаются. Что верно, то верно. К тому же они весьма склонны к мотовству. Достаточно вспомнить дегенератов из числа знати, которые толпились вокруг Карла Второго.
Леди Брексби в этот момент думала о новом сорте розы, названном в честь принцессы Шарлотты. Ее интересовало, вьются ли они. Она представила южную стену дома, увитую этими розами, и улыбнулась.
Лорд Брексби думал о повесах прежних времен. Самым порочным из них был, наверное, Рочестер, который сочинял скабрезные стишки, прославляющие проституток. Сущим хулиганом был этот Рочестер. Видно, изнывал от скуки.
— Однако все это в прошлом, — произнес Брексби с легкой усмешкой, подбирая ложкой последний кусочек апельсинового желе. — Наших аристократических шалунов вполне можно использовать, если, конечно, найти к ним правильный подход. Во-первых, у них есть деньги. Во-вторых, им не надо проходить процедуру выборов. И наконец, они держатся с большим достоинством, моя дорогая. Это бесценное качество, когда имеешь дело с иностранцами. — У самого лорда Брексби титул был почетным, но он его прекрасно использовал. И вообще министр втайне надеялся, что придет день, когда Англия станет опираться на свою аристократию больше, чем на морской флот. — Возьмем для примера Селима Третьего.
Леди Брексби вежливо подняла глаза и кивнула.
— Он сейчас правит Оттоманской империей, моя дорогая. Этот человек преклоняется перед Наполеоном, несмотря на то что тот шесть лет назад вторгся в Египет, — продолжал Брексби. — Я слышал, он считает Наполеона чуть ли не богом. Месяц назад признал его императором. А теперь, можешь себе представить, Селим сам намеревается отказаться от титула султана и провозгласить себя императором! Его отец, должно быть, перевернулся в гробу. — Брексби задумался над тем, съесть ли еще апельсинового желе, и принял отрицательное решение. В последнее время сюртуки стали ему слегка тесноваты. Спустя несколько секунд он возвратился к своим рассуждениям: — Мы должны переманить Селима на свою сторону. Иначе этот безмозглый болван поплетется в хвосте у Наполеона и объявит войну Англии. В этом нет сомнений. Но чем можно взять этого Селима?
