«Агент прав, как всегда. Самое лучшее — это пусть Фоукс везет „наполеоновский“ скипетр, а примерно за час до вручения его Селиму наши люди его заменят. Риск в таком случае представляется минимальным. До самой последней минуты враги должны быть уверены, что Фоукс вручает их скипетр. Ничего себе Наполеон придумал — взрывающийся скипетр! Вот это изобретательность. Если задуманная диверсия удастся… — Брексби помрачнел еще больше. — Если Фоукс вручит Селиму дар английской короны, который через некоторое время взорвется, то для Англии это может обернуться катастрофой. Оскорбленный Селим, — если, конечно, „их императорское величество“ останется после взрыва жив, — без промедления примкнет к Наполеону и объявит войну Англии».
— Нам сейчас только взрывов не хватает, — пробормотал Брексби и дернул шнур колокольчика. Появился камердинер и подал министру шляпу.
О происках Наполеона нужно немедленно сообщить казначейству.
Маркиза и маркиз Бранденбург в этот вечер находились в гостиной одни. Впервые за многие годы. Вот-вот должна появиться дочь. Сегодня у них семейный ужин.
«Последний, — подумала Элоиза, чувствуя подступивший к горлу комок. — Завтра мой ребенок выедет из дома в собор Святого Георгия и больше никогда сюда не вернется. Разве что в гости».
Взяв бокал шерри, она прошла к выходящему в сад большому окну. Из головы не выходил утренний разговор с Софи. Дело в том, что очень многое из сказанного дочери Элоиза до сих пор никогда вслух не произносила. Теперь, находясь с мужем в одной комнате, она чувствовала себя несколько смущенной.
Правда, Джордж если и заметил в ней какую-то напряженность (что маловероятно), то виду не подал.
— Они хорошая пара. Ты не считаешь, моя дорогая? — Он неслышно подошел к окну и встал рядом.
Неожиданно сердце Элоизы бешено заколотилось. Совершенно некстати в воображении предстал обнаженный Джордж, какого она помнила с молодости. Она также вспомнила его привычку в первые дни брака целовать ее сзади в шею. Элоиза искоса взглянула на мужа. Он задумчиво рассматривал сад.
— Джордж, — невольно вырвалось у Элоизы. Она почувствовала, что краснеет.
Маркиз повернулся и посмотрел на жену проницательными серыми глазами. Затем поднял руку и коснулся шеи именно в том месте, о котором она только что подумала. Столь интимной ситуации у них не было уже многие годы.
Элоиза притихла, боясь шелохнуться. Сейчас было самое время попытаться преодолеть давнюю укоренившуюся отчужденность, но смелость ее покинула. Слова застряли в горле. Часто дыша, она наклонила голову, не зная, куда деваться от нахлынувшего стыда. Однако Джордж руку не убрал, а сделал большим пальцем небольшой круг. И тут двери гостиной открыл Кэррол, пропуская их дочь.
Глава 13
В это утро Софи проснулась очень рано. Выбравшись из постели, она подошла к окну. Едва забрезжил серый рассвет. «Накануне свадьбы нужно как следует выспаться», — наказывала мать. Но Софи не спалось.
Мешало сердце. Оно очень быстро колотилось, непонятно даже почему. Софи облокотилась о подоконник в том месте, где в ту памятную ночь в ее спальню влез Патрик, и сказала себе — кажется, уже в сотый раз, — что все делает правильно. На подоконнике, наверное, можно было бы увидеть царапины, оставленные лестницей, но она не приглядывалась.
По улице двигалась большая открытая повозка. Ее сопровождали двое. Это золотари, направляющиеся со своим грузом за город. Город постепенно просыпался. Скоро на Ковент-Гарден начнут прибывать торговцы фруктами, а в Спитлфилдс откроют магазины продавцы птиц. Девочкой Софи часто упрашивала няню сводить ее туда. Как это было замечательно — щеглы, крошечные жаворонки коноплянки, зеленушки. Она вспомнила ряды с птичьими клетками, и у нее неожиданно запершило в горле. Захотелось плакать.
— Глупости! — прошептала Софи. «Будь что будет. И нечего драматизировать, будто я Джульетта, которую насильно выдают за Париса». Последние две фразы она, разумеется, вслух не произнесла.
Софи обхватила плечи руками. Она желала его, очень желала. Хотела Патрика Фоукса так же, как Джульетта Ромео. Наверное, даже сильнее, потому что имела опыт блаженства.
Так о чем беспокоиться? Она уперлась лбом в холодное оконное стекло, разглядывая улицу за забором. Вот уже появились две повозки разносчиков. Они свернули за угол, в переулок, идущий параллельно особняку Бранденбургов. В утренней тишине процокали копыта лошадей, запряженных в фаэтон.
Будь это обычное утро, Софи позвонила бы в колокольчик, и горничная принесла бы горячего шоколада. Потом, прежде чем принять ванну, она бы поработала за столом пару часов. На несколько мгновений Софи тешилась мыслью позаниматься немножко турецкими глаголами, но в ушах звучали слова матери. Все это детские игры, недостойные замужней женщины. Вот из дома выплыла домоправительница посмотреть овощи в остановившейся у ворот повозке зеленщика.
«Мама смущалась, наверное, не меньше, чем я, — подумала Софи, прижимаясь лбом к холодному стеклу. — Но она дала мне хороший совет. Патрик никогда не узнает о моем знании иностранных языков». А вот в то, что она может не пустить Патрика к себе в постель, поверить было сложно, и потому эту часть материнского совета можно было смело отбросить. Софи почувствовала, что к щекам подкрадывается предательское тепло.
«Самое главное — ни в коем случае не показывать ему своих истинных чувств. Не дай Бог, он заподозрит, что я влюблена. Тогда невозможно будет играть роль искушенной женщины, которая с легкостью воспринимает все его уходы и приходы. Боже, не допусти, чтобы он догадался, мне не пережить такого унижения!» Софи поежилась.
— Никогда, никогда не скажу ему об этом, — прошептала она, затуманив дыханием оконное стекло. Это ее каким-то образом приободрило. Почувствовав вдруг, что ногам холодно, она пробежала обратно по лежащему у постели теплому ковру и скользнула под одеяло.
Когда Софи проснулась снова, ее спальня вся была залита солнечным светом. Она повернулась на бок и сонно заморгала, глядя на балдахин. Ей приснилась Италия. Последний раз такое с ней случилось четыре года назад во время изучения итальянского. Сон был коротенький и все время ускользал, как только она пыталась оформить его в сознании. Какой-то. бал-маскарад, где она была одета цыганкой в соломенной шляпе, завязанной под подбород ком. Софи состроила гримасу. С сегодняшнего дня действительно начинается своеобразный маскарад. И когда он закончится, неизвестно. Она протянула руку и дернула шнур, собираясь встать с постели.
Среда. Три часа пополудни. Элоиза Йорк с опаской оглядывала аристократов, собравшихся в церкви Святого Георгия на бракосочетание ее дочери. Скоропалительность этого брака могла вызвать нежелательные расспросы. Своих родственников они с Джорджем кое-как успокоили. С семьей Патрика Фоукса было проще — она состояла из троих: брат (Алекс), дядя и тетя. И все трое были на виду. Дядя Патрика, епископ, проводил обряд венчания, а тетя, Генриетта Колламбер, — своеобразная женщина, по возрасту далеко за семьдесят, — была удостоена чести находиться рядом с матерью невесты.
