Флетч выполнил просьбу и встал перед женой, устремив на нее серьезный взгляд.
– Прости мне мою утреннюю выходку, – попросил он. – Я не должен был так говорить с тобой в присутствии своих друзей.
– Напротив, это даже хорошо, что ты высказался. Но я заметила, что Гилла твой поступок нисколько не удивил, значит, вы с ним уже обсуждали наш брак. Ты должен повторить мне все то, что говорил Гиллу.
– Он мой старый друг. – Глаза Флетча сразу стали непроницаемыми. – И потом, Гилл принял мою выходку в штыки и как следует отчитал меня, когда ты ушла.
– Передай, что я ему очень благодарна, – проговорила Поппи, сжимая руки. От слов Флетчера веяло враждебностью, и в глубине души герцогине снова, как в детстве, захотелось превратиться в крошечную мышку и бежать со всех ног туда, где на нее никто не будет кричать. Нет, надо быть храброй, решила она и, собрав всю свою волю, продолжала: – Сядь, пожалуйста, Флетч.
Он сел.
– Я хотела бы знать, что ты думаешь о нашей семейной жизни, но не потому, что собираюсь с тобой спорить или…
Герцог вздохнул. Он вдруг показался ей таким усталым, измученным, что у Поппи сжалось сердце, и она чуть не бросилась звонить, чтобы приказать подать его светлости горячего чаю и приготовить ему ванну. С трудом поборов в себе это желание, герцогиня прикусила губу и осталась сидеть.
– Я думаю, – ответил Флетч, глядя на жену, как ей показалось, с некоторым сочувствием, – что наша семейная жизнь ничуть не хуже, чем у других английских герцогов и герцогинь. И она определенно лучше, чем у герцога и герцогини Бомон. Я вел себя как дурак, Поппи, прости меня.
Похоже, он действительно сожалел о своем поступке, но это уже не имело значения.
– Все же скажи, что бы ты хотел изменить в нашей жизни? – настаивала Поппи.
– Нас всех иногда посещают глупые идеи…
– Я их не понимаю. Ради тебя я все время стараюсь измениться, но не знаю как.
– Выброси это из головы, ты – само совершенство, Поппи. Я поступил глупо. Давай оставим этот разговор.
Она судорожно сглотнула.
– Я знаю, Флетч, ты недоволен нашими интимными отношениями…
В воздухе повисло молчание, мерзкое, словно черствый заплесневелый хлеб с вонючим тухлым яйцом, и Поппи показалось, что храбрость не такое уж похвальное качество.
– Неужели ты думал, что я не замечаю твоего недовольства? – спросила она. – С самой первой нашей встречи ты хотел, чтобы я стала немного другой. Хотя, на мой взгляд, я хорошая жена, но я готова измениться, вот только не знаю, как это сделать.
Наблюдая за мужем из-под опущенных ресниц, она заметила, что он сжал челюсти.
– Без сомнения, я стал требовать от тебя слишком многого, – проговорил он.
– Каких изменений ты хочешь?
Флетч молчал. Поппи понимала: пришел момент истины, когда все должно быть высказано до конца, ведь сил на еще один такой разговор ей не хватит. Поэтому, собрав всю свою храбрость, она продолжила наступление:
– Я действительно должна знать, Флетч. Чем я тебя разочаровала? Что я делаю неправильно? Я всегда выполняла все твои просьбы, молчала, когда мне казалось, что ты этого хочешь, и вообще старалась во всем следовать твоим правилам.
– Ты меня вовсе не разочаровала…
От волнения у Поппи так свело желудок, что она испугалась, как бы ее не стошнило прямо здесь, в спальне. Стараясь преодолеть приступ дурноты, она незаметно для Флетча еще сильнее сжала спрятанные в складках платья руки, при этом ее лицо оставалось абсолютно спокойным.
– Чего ты ждешь от меня? Или, вернее, что я должна сделать, чтобы ты был доволен? – вопрошала она.
– Помнишь, ты как-то сказала, что между светскими дамами и прачками большая разница?
– О, в последние два года, работая в больницах, я убедилась, что на самом деле разница не так уж и велика. Неужели я и впрямь тебе такое сказала? А в какой связи?
– Ты требовала, чтобы я целовал тебя только с закрытым ртом.
Во взгляде Флетча мелькнул яростный огонек.
– Но я же позволила тебе такие поцелуи, – поспешила Поппи оправдаться, поглубже загоняя свой страх, чтобы у нее, не дай Бог, не задрожал голос. – Раз мы поженились, я очень старалась идти навстречу твоим желаниям и никогда не говорить тебе «нет».
– Мы все-таки зря завели этот разговор.
– Почему?
– Потому что ты действительно очень старалась, Поппи. Просто я был слишком наивен.
– Но чего же ты ждал от меня? – настаивала она.
Флетч вздрогнул от ее резкого тона, но промолчал.
– Ты всегда выглядишь разочарованным, требуешь, требуешь чего-то, но не говоришь, чего именно. Так что же тебе нужно? – не унималась Поппи.
– Я хотел, чтобы ты… – наконец решился Флетчер, – чтобы ты…
– Ну же, говори! – воскликнула герцогиня, не веря собственным ушам, в ее голосе появились стальные нотки.
– Чтобы ты познала счастье сама и сделала счастливым меня, – ответил Флетч печально. – Впрочем, это, по сути, одно и то же.
– Но я и так счастлива, – возразила Поппи. В волнении она так закусила губу, что почувствовала во рту привкус крови.
Герцог встал со стула и отошел к окну.
– Прости, я требовал от тебя того, что ты не в состоянии мне дать, – сказал он, не глядя на жену. – Это несправедливо.
Она уставилась в его спину. Теперь-то их браку конец, это точно, потому что она не могла дать Флетчу то, чего он хотел. Они никогда не будут счастливы, и ее уделом станут сплошные разочарования.
Поппи почувствовала, что больше не может это выносить.
Глава 10
Два дня спустя
24 апреля
Его светлость герцог Вильерс лежал в постели. Пронзенное рапирой плечо жгло огнем, унять который не могли никакие охлаждающие компрессы.
– От бренди мне только хуже, – пробормотал раненый сквозь стиснутые зубы.
После дуэли Вильерс сделал одно ужасное открытие: оказывается, он с огромным трудом переносил боль. Сейчас, например, он притворялся, что остается в постели единственно по настоянию врачей, но на самом деле он боялся, что не сможет встать – кровопотеря привела к страшной слабости.
– Бренди уничтожает инфекцию, ваша светлость, – в который раз, как для слабоумного ребенка, повторил камердинер Финчли.
– Я не против спиртного, – покачал головой герцог, – просто оно усиливает дискомфорт.
Разумеется, как всем известно, мужчины вообще плохо переносят боль. Но пронзенное рапирой плечо доставляло Вильерсу гораздо больше страданий, чем обычное ранение, – подчас герцогу казалось, что в его тело воткнули раскаленную кочергу.
