— Великолепно! — воскликнула Исидора, заставляя себя расслабиться. Принцесса осталась где-то далеко, в песках, в своей хижине. Так что она может позволить себе быть великодушной.
— А ее дворец… — задумчиво произнес Симеон. — Ты даже не представляешь себе, до чего он роскошен! Дворец построен целиком из розового мрамора, а его окна выходят на громадную зеленую равнину. Иногда равнина покрывается белыми цветами — тысячами белых цветов. А когда идет дождь, равнина превращается в гигантское зеркало, в котором отражается небо.
— Да, думаю, это красиво, — с усилием промолвила Исидора.
— И я никогда в жизни не встречал женщины умнее, — продолжал Симеон. — Мы спорили часами. Ей удалось изменить мои взгляды на некоторые вещи.
Конечно, почти невозможно представить себе Симеона, который меняет свои взгляды. Вздохнув, Исидора сменила тему разговора.
— Надо же, во всех местах, где у меня на теле изгибы, у тебя прямые линии, — сказала она, проводя рукой по бедру Симеона.
Их руки на мгновение соприкоснулись, и он потянулся, чтобы тоже дотронуться до нее.
— Не могу не прикасаться к тебе постоянно, — заметил он. — Не могу не думать о тебе. А при мысли о возвращении в Ревелс-Хаус мне даже как-то не по себе становится.
Рассмеявшись, Исидора перекатилась на спину.
— Теперь, когда зловоние оттуда изгнано, я вполне могу обдумать эту возможность, — проговорила она. — Но пока…
Стоит ли говорить, что Симеон принял предложение?..
Прошел час. Простыни были смяты, а Исидора вспотела в тех местах, о которых раньше и не задумывалась — под коленями, например. Стоило ей замереть, как она чувствовала, что по самым интимным уголкам ее тела пробегает приятная дрожь. Ей казалось, что даже воздух слегка вибрирует, как это бывало, когда ее тетя опускала свою скрипку. Можно было подумать, что она поет, но молча.
— Думаешь, у всех такие же ощущения? — спросила она.
— Поэты много об этом писали, — лениво промолвил Симеон. Он лежал на спине, закинув одну руку себе за голову, а вторую положив на ее бедро. — Был такой древний персидский поэт-суфий по имени Джалаладдин Руми… Он говорил о желании, как о болезни, дарящей радость.
— Но это же удовольствие, — сказала Исидора. — И если плотская близость всегда так приятна, почему люди постоянно не занимаются любовью?
Симеон потянулся.
— Знаешь, мне кажется, мы ждали так долго, что стали похожими на вулканы, готовые в любой момент извергнуть лаву. И мне известно, что порой физическая близость может быть очень-очень неприятной, — добавил Симеон, поворачиваясь к ней лицом. — Нам с тобой повезло, мы счастливчики. Иногда люди не подходят друг другу, насколько я понимаю. И тогда им плохо вместе. А бывает, что один человек не находит другого привлекательным. — Сонная улыбка Симеона говорила о том, что такие вещи для него не проблема.
Да и для Исидоры — тоже. Когда они занимались любовью, ей порой казалось, что ее сердце обнажается. Занимались любовью…
— А как ты считаешь, неженатые люди могут испытывать такие же ощущения? — спросила она, будучи не в силах произнести слово «любовь». Любит ли она его?
Симеон рассмеялся в ответ, а Исидора скорчила гримаску.
— Ты спрашиваешь, может ли свидетельство о браке увеличить удовольствие?
— Да, похоже, я глупость сморозила, — сказала Исидора.
Однако в глубине души ей казалось, что Симеон не понял, что она имеет в виду. Впрочем, она и сама до кон-ца не понимала.
— Нам надо поговорить серьезно, Исидора, — промолвил Козуэй.
— М-м?
— Мы должны разработать план.
— План? — удивилась она.
— План, касающийся нашего брака, — уточнил он. — Ни один из нас не соответствует полностью тому образу супруга, который сложился у нас в голове. Поэтому мы просто должны попробовать измениться. Насколько это возможно. И тогда мы уже не будем казаться друг другу такими странными. Итак, если бы я был не я и если бы у тебя была возможность выбрать любого светского мужчину, каким бы ты хотела его видеть?
Исидора захихикала.
— Может, рыжим?
— Я серьезно говорю, — обиделся Симеон.
— К чему нам быть серьезными? — простонала Исидора. — Уже давно за полночь. Я устала.
— Можем подольше поспать утром, — отозвался он. — Никто не посмеет нас разбудить. Послушай меня, Исидора, это важно.
Исидора попыталась собраться с мыслями.
— Так ты серьезно? Тебе интересно, какого мужчину я бы предпочла?
— Давай, я уточню. Думаю, было бы правильнее спросить у тебя, насколько он отличался бы от меня?
Она задумалась.
— Исидора, — терпеливо продолжал Симеон, — я не глупец. Я твой муж, который только что сделал тебя очень счастливой. И я не почувствую себя оскорбленным, если ты скажешь, что мне следует чаще носить галстук.
— Знаешь, теперь, когда ты об этом заговорил…
— Но только не парик, — встревожился Симеон. — Я не уверен, что смогу носить парик.
— А что скажешь насчет небольшого количества пудры для важных случаев?
— Например, для поездок ко двору?
— Да нет, не только для поездок ко двору, — покачала головой Исидора. — Например, на балы в Лондоне. Для тех мест, в которых ты окажешься единственным мужчиной в толпе с ненапудренными волосами.
— Но только не парик, — повторил Симеон. — Я не смогу терпеть эти чудовищные букли над ушами, похожие на улиток.
— А ты не мог бы выглядеть более респектабельно? — Она улыбнулась мужу. — Ты мой, а это означает, что не все леди смогут любоваться твоей наготой.
— Мне это нравится, — с медленной улыбкой произнес Симеон.
— И я бы предпочла, чтобы они не увидели твои голые ноги в обожаемых тобой коротких штанах, — добавила она.
Похоже, Симеон встревожился.
— Я не смогу прекратить бегать, Исидора, — сказал он. — Бег — часть моей сущности.
— Но может, ты сменишь короткие штаны на длинные?
Он кивнул.
— Что еще?
— Я правда не могу сейчас думать о чем-то, — сказала Исидора. Ее охватывала сладкая нега.
— Но я еще не сказал тебе, чего хочу я, — напомнил Симеон.
Сон, словно огромное уютное одеяло, окутывал Исидору, затуманивал ее сознание.
— М-м-м… — простонала она. — Я готова… Все, что хочешь…
— Ну вот! — бросил он.
— Что — вот?
— Ты сама сказала, чего я хочу.
— Правда? — Исидора боролась со сном, пытаясь припомнить, что же она только что говорила.
