Герцог быстро повернулся таким образом, чтобы жена не смогла заметить его довольной улыбки.
— Ах, осторожнее! — пропищала маркиза. — Так недолго и упасть!
— Виновата ваша красота, — отозвался Элайджа.
Луиза взглянула круглыми, как у совы, глазами, и в этот момент выяснилось, что она действительно хороша собой. Возможно, шампанское пошло на пользу: обычно напряженность парижской гостьи мешала Элайдже заметить ее приятные черты лица.
Мысль показалась странной, потому что во время ссор Джемма называла напряженным его самого. А еще закоснелым, нудным и зажатым. Он с тревогой посмотрел на маркизу. Нудные люди ужасно неприятны… хотя себя он таковым не считая.
Партнерша глубоко вздохнула и покачала головой:
— Боюсь, я позволила себе выпить немного больше, чем следовало.
— Все мы порой позволяем себе лишнего, — успокоил ее герцог, снова отыскивая глазами Джемму. Супруге, конечно, не понравятся их крепкие объятия, но что делать? Партнерша то и дело норовит упасть.
— Я никогда не уступаю слабости, — гордо заявила маркиза. — Потворство желаниям — происки дьявола. Так говорила моя матушка, а она никогда не ошибалась.
Луиза о чем-то задумалась, и Элайджа воспользовался возможностью, чтобы повернуться в ту сторону, где в последний раз видел Джемму. Она все еще стояла на прежнем месте, но уже не одна.
Перед герцогиней старательно раскланивался рыжеволосый парень в полинявшем синем домино и такой же маске. Выглядел он как моряк в увольнении и обладал разбитными манерами простого горожанина: не джентльмен, не крестьянин, а нечто среднее. Элайджа повел маркизу к краю площадки.
— Осторожнее, не наступите на подол, — предупредила его партнерша. — Кстати, приходилось ли вам когда-нибудь видеть столько распутных женщин сразу? — Она не скрывала восторга. — Признаюсь, мне здесь очень нравится. Если бы я знала, что Воксхолл — такое чудесное место, обязательно приехала бы давным-давно. А вы, должно быть, бывали здесь несчетное количество раз.
— Хм, — неопределенно отозвался Элайджа.
Незнакомец уже вел Джемму в круг танцующих, а она смотрела на кавалера с недопустимым интересом. Герцог нахмурился, а мгновение спустя повернул покорную партнершу таким образом, чтобы оказаться плечом к плечу с женой.
Судя по преувеличенно счастливой улыбке и устремленному на кавалера излишне внимательному взгляду, озорница знала, что супруг рядом.
Элайджа закружил маркизу в легком пируэте, а сам тем временем склонился к уху Джеммы.
— Хочу тебя!.. — то ли прошептал, то ли прорычал он.
Она вскинула искрящиеся смехом глаза. Человек в голубом домино ничего не заметил и увлек свою даму в противоположном направлении. Вблизи выяснилось, что у него не только рыжие волосы, но и рыжие бакенбарды. Отвратительно! Как можно танцевать с примитивным мужланом?
Вот он наклонился и что-то произнес — должно быть, что-то очень забавное, потому что Джемма запрокинула голову и от души рассмеялась. Элайджа заметил нежную, молочно-белую шею и едва не взорвался от слепого вожделения. Захотелось провести губами по шелковистой коже, ощутить трепетную дрожь в те мгновения, когда она…
Он совсем забыл о маркизе, а внезапно вспомнив, спохватился и виновато вернулся к танцу. К счастью мадам де Пертюи уже успела немного протрезветь.
— Знаете, Бомон, — заметила она, — готова предположить, что моему супругу Анри здесь очень понравится.
— Неужели? — Герцог видел маркиза де Пертюи лишь однажды и запомнил французского аристократа как человека, чье лицо выражало стремление и неудовлетворенность — вряд ли ему удалось бы наполнить жизнь смыслом посредством распутных танцев. В целом он производил впечатление то ли неудачливого художника, то ли непризнанного изобретателя.
— Анри ненавидит свой титул, — продолжала щебетать маркиза. — Придерживается революционных идей: например, считает, что аристократы и чернь имеют между собой немало общего. Представляете?
Элайджа очень даже представлял. Должно быть, маркиз ненавидел самого себя и распространял отношение на всех представителей собственного класса. Не в меру болтливая супруга продолжала распространяться о предпочтениях и наклонностях несчастного, а герцог тем временем снова вел ее туда, где увидел Джемму. Рыжий парень не скрывал восторга и смотрел на очаровательную партнершу с такой жадностью, словно собирался немедленно ее съесть.
Элайджа не мог одобрить его излишней прыти, но вполне понимал чувства: Джемма чрезвычайно напоминала свежий, румяный, сладкий, сочный персик. Но она принадлежала ему, а потому оставалась сугубо личным персиком. В результате сложных маневров герцогу все-таки удалось оказаться рядом с женой. Маркиза продолжала говорить, хотя кавалер давно потерял нить рассуждения (если таковая вообще присутствовала).
Элайджа Тобьер, герцог Бомон, никогда не опускался до вульгарности. Даже в мужской компании, слушая сальные шутки товарищей по поводу женщин, или в адрес друг друга, сдержанно улыбался, но не произносил ни слова. И вот сейчас с его губ готовы были сорваться откровенные, даже грубые выражения, адресованные одной-единственной женщине.
Герцог наклонился, провел губами по волосам Джеммы и шепнул на ухо несколько вульгарных слов, которые не расслышал никто, кроме нее. Тут же отвернулся, однако сзади долетел негромкий смех.
Маркиза тем временем обиженно надулась, и Элайджа поспешил обратить на нее внимание.
— Как я только что сказала, — повторила она, — муж, познакомился с бесстыдной особой во время встречи с маркизом де Лафайеттом. Она помогала Анри перевести на французский какой-то американский документ. Кажется, что-то вроде декларации. Просто ужасно!
Рассказ несколько удивил.
— Было бы не так тяжело, влюбись он в женщину нашего круга, — горестно продолжала маркиза. — Она хотя бы смогла понять, — отчаянный взмах руки, — смогла бы понять все. А эта потребовала, чтобы он с ней уехал. Уехал!
— А он? — уточнил Элайджа.
— Уехал. — Оскорбленная супруга яростно кивнула и снова наступила на подол домино. Герцог ловко ее поймал и поставил на ноги. — Уехал с ней и бросил меня. — Она удивленно вытаращила глаза, словно до сих пор не верила в реальность событий.
— Абсурдное решение, — прокомментировал Элайджа.
— Я главная дама при дворе Марии Антуанетты! — провозгласила маркиза. — Каждый мой наряд обсуждает весь Париж. Я ни разу не запятнала собственную репутацию, даже тени не бросила! Всегда и во всем знала меру и никогда не позволяла себе лишнего.
— Лишнего?
— Вы понимаете, о чем я.
Он не понимал, но это не имело значения.
— Вы — мое первое излишество, — убежденно констатировала маркиза.
Элайджа удивленно замер.
— Я — излишество?
