— Да зачем вам фамилия, дружочек мой! Вы… принадлежность
коллекции определите по фамильному гербу владельца.
Олег еще раз со всех сторон осмотрел шкатулку, потом снова
заглянул в несгораемый шкаф и по очереди выставил на козлы и часы, и поднос, и
чернильный прибор, и распятие, и кофейник. Василий Дмитриевич расчищал ему
место и поглядывал нетерпеливо.
Олег ощупал и осмотрел каждую вещицу.
— Ну хорошо, допустим, — сказал он, отвечая на немые ужимки
Василия Дмитриевича. — Допустим. А кофейник откуда? Кофейник-то османский!
— Ну как же откуда, дорогой вы мой?! Как же откуда? Вы
припомните, припомните хорошенько!
Олег подумал.
— Вы хотите сказать — Николай Никитич? Тот, что был
адъютантом Потемкина во вторую турецкую кампанию?
Старик просиял и закивал.
— Да, — Олег задумчиво потер пальцами выбитую в серебре
печать Османов, — вполне возможно. Вполне возможно, что Николай Никитич
басурманский трофей привез на родину и дополнил, так сказать, семейную
коллекцию.
— Ну? — выдохнул старик. — Ну-с? Резюме!..
— Да все понятно, — заключил Олег. — Это остатки знаменитой
фамильной коллекции Демидовых.
Василий Дмитриевич счастливо засмеялся и отечески похлопал
Олега по плечу.
— Предположим, шкатулка принадлежала Акинфию Никитичу, сыну
Никиты Демидова, того самого, которого Петр Первый во время войны со шведами
сделал поставщиком ружей, а потом пожаловал ему уральские земли. В то время
именно так работали по серебру, довольно грубо, и это видно. — Олег прищурился
на серебро и продолжал: — Собственно, именно Акинфий Демидов и открыл алтайские
серебряные рудники, а в тысяча семьсот двадцать шестом году получил вместе с
братьями потомственное дворянство. Его внук Павел Григорьевич активно жертвовал
Московскому университету. Громадные демидовские коллекции пожертвовал Павел
Григорьевич, громадные! Ничего не жалел для отечества и науки.
Василий Дмитриевич кивал при упоминании каждого имени.
— Частично демидовские коллекции были привезены из Франции и
из Флоренции, где жил еще один Демидов, Анатолий Николаевич, женатый, если
память мне не изменяет, на какой-то родственнице Наполеона. Это уж
девятнадцатый век!
— Не изменяет, не изменяет, рано вам еще жаловаться на
память! А женат он был на племяннице имвератора, Матильде.
Олег помолчал и еще раз осмотрел каждый предмет. И вдруг
удивился:
— Слушайте, а как все это могло оказаться у какого-то
молодого человека в сумке?! Ну, если только, конечно, он не знаменитый музейный
вор!
Старик пожал плечами и отвел глаза.
Было совершенно ясно, что вещи краденые. Да еще не просто
краденые, а именно — из музея!
— Так, хорошо, — быстро сказал Олег. — А Серафим? Он откуда?
Первые известия о его жизни были напечатаны только в середине девятнадцатого
века. А про изображения я вообще ничего не знаю, кажется, они появились
значительно позже… или нет? И кому могла в то время принадлежать шкатулка,
непонятно; когда в нее положили икону, мы с вами сейчас не установим, может, в
конце девятнадцатого века, может, в начале или даже середине двадцатого! Не
зная, откуда была… изъята коллекция, мы этого не установим. — Он немного
подумал. — А вы знаете что-нибудь про изображения преподобного Серафима,
Василий Дмитриевич?
— К стыду своему, должен признаться, что…
— Вот и я тоже — к стыду… Значит, придется искать эксперта.
А про икону этот загадочный молодой человек с сумкой вам вообще ничего не
говорил?
— Нет, ни словом, ни полусловом не помянул, Олег Петрович! Я
так подозреваю, что он того… не в курсе, что шкатулка с секретом и что там
батюшка Серафим, так сказать, нашел временное пристанище.
Олег покосился на Василия Дмитриевича.
— Пристанище? — переспросил он.
И они оба молча еще немного полюбовались коллекцией.
Акинфий Демидов, думал Олег Никонов, второй Демидов из всех
известных в истории. Может быть, ему эту шкатулку на день рождения поднесли?
Или он сам заказал для каких-то своих надобностей, для тайной переписки, к
примеру! Как странно, что он, Олег, нынче может подержать ее в руках, открыть
потайной ящичек, потрогать серебряную черненую пластину!
Как будто потрогать руками время.
Нужно было сделать над собой усилие и оторваться от
созерцания времени, и Олег его сделал.
Осторожно, одну за другой, он переставил вещицы обратно в
несгораемый шкаф и прикрыл тяжеленную бронированную дверь.
Старик антиквар наблюдал за его действиями с беспокойством.
До сих пор они были объединены общей страстью — к старине и к загадкам, которые
так вкусно и сладко отгадывать. Настал момент объяснений, а объясняться старику
не хотелось, и было страшно.
— Ну? — спросил Олег Петрович. — Я так понимаю, что это не
конец истории, а только начало. Верно?
Василий Дмитриевич с горечью покивал и стал сосредоточенно
запирать сейфовые замки. При этом многотрудном деле он посапывал, покряхтывал,
но не произносил ни слова.
Олег дал ему закончить дело, а потом крепко взял под локоть
и повел вон из комнатки.
— Нет, вы не думайте, Олег Петрович, что я хочу, так
сказать, оставить себе, но…
— Давайте поговорим, — душевно предложил Олег.
Тут, как нарочно, и назначенная на пять встреча всплыла в
памяти, и моментально вернулась окружающая действительность. Олег почувствовал,
что замерз — в сокровищнице едва тлела единственная чугунная батарея, а за
окнами мороз! — и сипение рефлектора стало отчетливо слышно, и приглушенные
крики детворы, катавшейся на бульваре с ледяной горки.
— Садитесь, Василий Дмитриевич! И я присяду. — Олег
устроился верхом на ненадежном венском стуле, который скрипнул под его
тяжестью.
Старик вздыхал, маялся и снова налил из графинчика.
Молчание затягивалось.
— Василий Дмитриевич?
— Стыд, стыд, Олег Петрович!..
Олег подумал.
— Вы что, обещали… купить коллекцию?
Старик опрокинул коньяк, ссутулил плечи и кивнул.
— Ну, так не покупайте! Ее нельзя покупать! Она явно краденая,
и даже не из частной коллекции, это же понятно. Остатки демидовских коллекций в
частных собраниях есть только за границей, а в России все по музеям! Или вы
хотите, чтобы вас объявили в международный розыск и в национальный заодно?!
Поместили портрет в дежурной части «Их разыскивает милиция»?!
— Все гораздо хуже, Олег Петрович.
— Как?!
