— То есть все до одного, кто не может потратить сорок евро
на кофе, — сплошь слабаки и тупицы?
— Ну конечно! Если остальные могут, почему они не могут?
Он помолчал, потому что девушка неожиданно стала его
раздражать, и рука, сложенная кренделем, утратила всякий смысл, и пионовые
щечки потеряли привлекательность, и приключение превратилось в глупость.
Сорок евро?.. Сорок евро на кофе?..
И он опять прищурился на Нескучный сад на той стороне.
…денег не было. Денег не было никогда. Он писал статьи в
научные журналы, во все подряд, и иногда ему давали гонорар. Долларов, может
быть, тридцать, и это было счастье, праздник, сказка! Он ехал в Академию наук,
подгадывая электрички так, чтобы успеть, пока открыта касса, расписывался в
ведомости, которую подавала ему толстая насморочная женщина в шали. Он до сих
пор помнил, как ее звали — Любовь Петровна, вот как. Шмыгая носом, она
подвигала к нему бумагу, а он всегда ревниво изучал в разграфленных
прямоугольниках другие фамилии, против которых были суммы, казавшиеся ему
огромными, — некто Дынин должен был получить сто восемьдесят долларов тридцать
семь центов. Как он тогда завидовал этому неведомому Дынину! Сто восемьдесят
долларов, да еще тридцать семь центов, они-то откуда взялись?!. Олег
расписывался, и получал денежки, и бережно складывал их в бумажник, где
болтался рубль или два и мелочь в отдельном карманчике! Потом ехал домой,
чувствуя себя богачом, миллионером, дельцом, доллары в кошельке придавали ему
уверенности в себе и в том, что он все может, что он хороший муж и отец!.. В
кооперативном гастрономе на площади он обязательно покупал колбасу, ма-аленький
кусочек, и десяток яиц, и молоко, и тогда наутро у них был омлет, райское
наслаждение, пища богов! И жена светлела лицом, когда он вынимал десятки с
американским президентом, — две он всегда привозил «нетронутыми», шиковал на
одну, а разменянные рублики они прятали. Ну, вот просто брали и прятали, куда
придется, в карман шубы, если было лето, или в сарафан, если зима. Прятали,
чтобы потом «найти»! Какое это было счастье — неожиданно найти в кармане
неучтенный рубль, и как это было много!..
Он тогда все время думал лишь о том, как ему добыть денег.
Он был совершенно уверен, что, как только он придумает и добудет, его жизнь
станет сказочно прекрасной. Счастье, которого и так полно, можно будет просто
хлебать ложкой, как щи.
Сорок евро!..
Он придумал, как добыть денег, и добыл их, и только бог
знает, чего ему это стоило. Жена ушла — или он от нее ушел, сейчас уже и не
вспомнишь, — дочка почти выросла и почти без него, и к сорока годам выяснилось,
что счастье — это когда есть два свободных часа и можно заехать к Василию
Дмитриевичу, покопаться в пыльном старье, найти непонятную икону, сунуть ее под
куртку и шагать по скрипучему снегу, прищуриваясь на Нескучный сад.
Такое счастье выпадает нечасто.
Девушка — он вдруг позабыл, как ее зовут, — стрекотала рядом
с ним, кажется, на что-то сердилась, а он все щурился и слушал, как скрипит
снег под подошвами его тяжелых ботинок.
Тут он сообразил, что они идут не просто так, а «на кофе».
Кофейню они прошли, и пришлось немного вернуться, и, пока
они возвращались, он пристально смотрел на Гену, а Гена из-за лобового автомобильного
стекла — на него, и казалось, водитель спрашивает, что это такое Олег Петрович
затеял ни с того ни с сего, да еще в середине дня.
Отвечая на безмолвный Генин вопрос, Олег Петрович пожал
плечами и придержал дверь перед Викторией — вот как ее зовут, теперь он
вспомнил!..
Внутри никого не было и вкусно пахло — кофе, сдобой, свежим
пирогом, — и все столики у окна оказались свободны, и он сел так, чтобы Гене
было его видно. Они и так все время ругались, что Олег Петрович фланирует в
одиночестве, без охраны.
— Мне бы ваши возможности и ваши денежки, — восклицал Гена,
— на меня бы такие профессионалы работали, что блоха носа не подточит!
Олег Петрович моментально представлял себе Гену в окружении
профессионалов, почему-то исключительно в темных очках и спецагентовских
костюмах, и еще представлял блоху, которая не может подточить свой нос, и они
кое-как договаривались, что, покамест Олег Петрович начальник, а Гена водитель,
никаких профессионалов в свою жизнь они привлекать не будут. Обойдутся
как-нибудь.
И вот как только Олег разместился сам, пристроил на
свободный стул икону, и Викторию усадил, и меню попросил, у него зазвонил
телефон. Полдня не звонил, а тут вдруг на тебе!..
— Простите великодушно, — сказал Олег, решив придерживаться
выбранного тона до конца, вытащил трубку, посмотрел и удивился. Звонил Василий
Дмитриевич, с которым они десять минут назад насилу расстались.
— Что такое у вас случилось, дорогой вы мой Василий
Дмитриевич?
— Может, мой стул нашелся? — не глядя на Олега, спросила
Виктория, положила ногу на ногу, достала из крохотной сумочки серебряный
портсигар, щелкнула блеснувшей на солнце крышечкой и достала тонкую коричневую
пахитоску. Олег оценил и портсигар, и пахитоску.
В трубке молчали, и он повторил удивленно:
— Алло? Что вы там сопите?..
— Может, заедете, Олег Петрович? — вдруг умоляюще сказал
старик прямо ему в ухо. — Мне бы… потолковать с вами.
— Да я только от вас! За угол зашел!
— Очень нужно, — почти простонал Василий Дмитриевич. — На
пять минут, клянусь честью моего покойного отца, а он был кристальный человек!
Просто кристальный!
Олег Петрович даже растерялся немного.
— Я верю в кристальную честность вашего покойного батюшки,
но, может быть… до завтра, Василий Дмитриевич? У меня сегодня еще встреча, да и
сейчас я не один, если вы помните!..
— Blodsinn! Чепуха! Она и без вас обойдется, ваша барышня!
— Позвольте, но вы сами просили меня…
— Да, да, просил, ну и что?! Все изменилось! Если вы не
приедете, Олег Петрович, я погиб, пропал, уничтожен!
— Хорошо, — сказал Олег довольно холодно. Театральные
представления, которые время от времени устраивал Василий Дмитриевич, не
доставляли ему удовольствия. — Только не раньше чем через час и не больше чем
на три минуты.
— Отлично, — деловым тоном резюмировал старик и пропал из
трубки.
— Ну что? Моего стула у него как не было, так и нет?
— Нет, — сказал Олег Петрович, раздумывая над тем, что именно
могло понадобиться антиквару, да еще так срочно. — Да, может, и бог с ним, с
гамбсом, Виктория! Купите чиппендейл, их кругом полно!
Виктория разобиделась.
— Про Чипа и Дейла смотрит моя сестра, ей девять лет! И
вообще, вы обещали больше мне не хамить.
— Не буду, — торопливо, чтоб не хихикнуть невзначай, сказал
Олег Петрович. — Ни за что не буду, вы правы. Давайте лучше говорить о вас. Чем
вы занимаетесь? Учитесь?
