— Или ты не хочешь возвращать? Тебе нравится быть… вором?
— Мама!
— Нет, просто имеет смысл подумать, как выйти из положения,
если тебе вором быть не нравится, а если нравится, пожалуйста, можешь быть им!
— Мама!!
— А раз так, значит, ты все вернешь. Я поговорю с Петром
Ильичом, чтобы они… как это называетсято… не возбуждали дела, да?
— Мама, все не так просто, как тебе кажется!
— Может, я и вздорная старуха, — сказала мать совершенно
хладнокровно, — но ты наворотил дел, и теперь их нужно приводить в порядок,
просто это или сложно, теперь неважно.
— Мама, из-за меня убили человека.
Вот тут она изменилась в лице.
— Как?!
И он рассказал ей — как. Рассказал очень быстро,
перескакивая с одного на другое, и этот рассказ принес ему облегчение, будто
нарыв прорвался и гной вытек. Она слушала, теребя свою дурацкую шапку, и щеки у
нее медленно бледнели.
— Мам, ты его знала? Этого Василия Дмитриевича?
— Знала, да, — задумчиво сказала Вероника. — Он был нашим
соседом по старой квартире. Ты не помнишь. Мы переехали, когда тебе был год. То
есть он расселил всю нашу коммуналку, мы и переехали-то только потому, что он
нашел нам эту квартиру! А месяца два назад я его в троллейбусе встретила, он
про тебя расспрашивал, такой смешной старик! Я ему рассказала, что ты уже
вырос, институт давно окончил и у нас работаешь, в музее. Все рассказала, в
общем.
Она опустилась на диван и потерла лицо.
— Мам, — жалобно сказал Федор, — хочешь, я тебе воду в ванну
напущу?
Она посмотрела на него и улыбнулась:
— Хочу.
А он все ждал упреков! Слез, истерики, ну хоть чего-нибудь в
этом духе, чтобы он снова смог пожалеть себя и воскликнуть: «Никто меня не
понимает!»
— А как ты вазу разбила? Она так высоко стояла! Как ты
умудрилась достать до нее?
— Это не я. Приходили какие-то люди, пугали меня и разбили
вазу. Говорили, что убьют, если ты не принесешь им деньги.
Федор изменился в лице.
Он изменился совершенно явственно — было одно лицо, а стало
другое.
Он стиснул кулаки, присел на корточки и положил кулаки на
диван.
— Мам… они тебя… избили?..
И с ужасом понял, что, если она сейчас скажет «да», он
просто пойдет, отыщет подонков и убьет их. И вопрос о том, как спасти свою
шкуру, не будет его интересовать вообще.
Никогда.
Он понял, что есть вещи, из-за которых он способен убить.
Из-за которых меняется жизнь. После которых нельзя хныкать и жалеть себя.
Теперь все зависело только от ее ответа.
— Нет, Федь, — сказала мать, рассматривая его. — Пугали
только сильно. Вот, вазу разбили.
Он расслабился, и стиснутые кулаки разжались на диванном
покрывале.
— Мама, я разберусь со всем этим дерьмом. Ты мне веришь?
Она покивала.
— Вот и хорошо. Пойду воду открою.
И еще он вдруг понял, что в эти несколько минут разговора
они были близки, как не были близки лет десять. Или больше.
Вероника едва успела выскочить из ванной, когда в дверь
позвонили. Они оба кинулись открывать и столкнулись в прихожей.
Сердце у Вероники колотилось в горле.
— Федя, я сама открою!
— Нет, мама, пусти.
Она все стояла в дверях.
— Мам, пусти меня! Да что ты застыла-то?!
И она отступила. Отступила, но не ушла, выглядывала у него
из-за плеча, готовая кинуться и сражаться за него, кто бы ни пришел: милиция,
бандиты или из ЖЭКа.
— Доброе утро, — поздоровался Олег Петрович. — Надеюсь, за
ночь ты больше ничего ни у кого не украл?
— Это что? — спросил Федор, пропуская его в квартиру. —
Шутка такая, да?
— Да.
Следом ввалился Гена с громадной спортивной сумкой в руках.
Как только Федор увидел эту сумку, у него в голове как будто
зажегся свет, и все стало ясно и понятно.
Они приехали и привезли коллекцию. Они на самом деле те, за
кого себя выдают, а вовсе не прикидываются добренькими, чтобы заманить его еще
в какую-нибудь ловушку, которая окажется страшнее всех предыдущих! Ночью, в
бешенстве и тревоге за мать, он позабыл о них, а утром, когда рассказывал ей,
вспомнил и больше уже не забывал ни на минуту.
Он ничего про них не знает. Им ничего не стоит обвести его
вокруг пальца. Зачем им такой геморрой — возвращать коллекцию, валандаться с
ним?! Они получили то, что хотели, и теперь им не может быть до него дела.
Но Олег Петрович сказал — я приеду.
Скорее всего, он тоже может обмануть, и тогда все усложнится
в миллион раз. Если нынешним утром Федор чувствовал в себе силы противостоять
каким-то там подонкам, то бороться с Олегом Петровичем глупо и бессмысленно,
это он понял, как только его увидел вчера.
Эта мысль точила его, и, пока мать была в ванной, он
несколько раз подходил к окну с ободранной калькой и смотрел вниз, но машины,
похожей на подводную лодку, не было у них во дворе.
Он кусал ногти, смотрел вниз и ждал.
И вот дождался.
Гена со всего маху хлопнул его по плечу и сказал:
— Здоров,парень!
Протиснулся в комнату и вежливо поздоровался с матерью:
— Доброго вам денечка!
— Здравствуйте, — пробормотала мать. — А вы… кто?
— Мама! Я же тебе говорил!
— Меня зовут Олег Никонов, — представился Олег Петрович. — А
вы мама… нашего Панурга?
Федор ничего не понял.
— Это моя мать, — счел нужным пояснить он. — Вероника
Павловна. А это те люди, ну, я же рассказывал!
— Панург — это из Рабле, — скороговоркой выпалила мать. Ей
было явно неуютно под взглядом Олега Петровича. — «Пантагрюэль». Панург проныра
и бесстыдник.
— Зато у него есть чувство юмора и здравый смысл, — возразил
Олег Петрович. — Как у нас с чувством юмора и здравым смыслом?..
— Не знаю, — растерялся Федор.
— Спасибо вам, — сказала Ника незнакомому человеку. — Вы его
выручили вчера!
— Не по своей воле, — тут же возразил Олег Петрович.
— Все равно выручили, — тихо повторила Ника.
— Разрешите мне снять пальто?
