— Ошалел, что ли? — Это Гена спросил. — Если там следствие,
а ты у них первый подозреваемый, под курткой в самый раз нести!..
— Мне нужно, чтобы имя Василия Дмитриевича не всплыло
вообще. Никогда. Для этого необходимо, чтобы все поверили, что тревога была
ложной. Кстати, а кто поднял шум?..
— Как кто? — удивился Федор. — Милиция, конечно!
— Послушай, парень, ты мне полночи рассказывал, что в вашем
музее пылится куча разных вещей, о которых никто даже не знает и которых в
принципе невозможно хватиться! Вы никогда их не выставляете, они у вас в
запасниках лежат! Это не ты мне говорил?
— Ну, я.
— Тогда почему кражу так быстро обнаружили? Коллекции могли
бы еще год не хватиться — и тем не менее хватились, и как раз когда ты ее
попер! Почему?
Федор опять пожал плечами.
— Стукнул кто-то, Олег Петрович, — предположил Гена.
— Это понятно. Но кто? Гопники вряд ли стали бы звонить в музей
и ментам. Значит, звонил тот, кто знал о краже. Василий Дмитриевич не в счет.
— Заказчик?
— Вот именно. Только не очень понятно зачем. Если ему нужна
была икона и больше ничего, а об иконе никто не знал, кроме него самого, и
потом стало известно Василию Дмитриевичу, то… что?
Все молчали.
Олег посмотрел сначала на Гену, потом на Федора и остался
ими весьма недоволен. Видимо, они должны были с ходу предложить какую-нибудь
версию событий, а они никаких версий не предлагали.
Федор думал: «Как же он говорит — вернуть все в музей?!
Разве это можно?!»
Гена думал: «Бедненько живут, бедненько! И парень такой
нервный от бедности!»
Грохнула кухонная дверь, послышались осторожные шаги, и
Вероника внесла поднос с чайником и плетеной сухарницей.
Олег Петрович покосился на сухарницу. У его матери была
такая же, и в нее так же насыпали «вкусное» к чаю — сухари, сушки или
какие-нибудь немудреные печеньица! Он отлично помнил, как это было радостно —
пить чай с сухарями! Макать их в чашку, так чтобы они размокали, и тогда их
было очень интересно жевать, они как будто подтаивали во рту, или слизывать
сахар, твердые, остренькие крупинки, которые царапали язык.
Вероника пристроила поднос на ветхий журнальный столик и
стала доставать из шкафа «парадные» чашки и красиво выставлять их вокруг
подноса, а Олег все косился на сухарницу, и тут в дверь позвонили.
От неожиданности Вероника выронила чашку, и она неслышно
покатилась по ковру.
— Мама, я открою.
Федор выскочил в прихожую, а за ним двинулся Гена.
— Вы кого-то ждете?
— Да нет, Олег Петрович, ну что вы!.. — Она аккуратно
вернула чашку на столик, и у нее вдруг задрожала рука. — К нам и так-то никто
не приходит, не то что по утрам!
Она смотрела мимо него, в дверной проем, вытягивала шею, и голос
стал хриплым, как будто страх схватил ее за горло.
Прогремел замок, дверь открылась, и Федор очень громко
сказал:
— Здравствуйте!
И Гена громко сказал:
— Ешкин кот!
И еще кто-то что-то сказал, и Вероника двинулась к двери, и
тогда на пороге возникла прекрасная девушка, сказочное видение.
— Доброе утро! — весело поздоровалась она.
— Как это я не догадался?.. — под нос себе пробормотал Олег
Петрович. — Мог бы и сообразить…
— О чем не догадался? — прощебетала Виктория.
За ней показался Федор, лицо у него было очень красное. Гена
ухмылялся совершенно крокодильей ухмылкой.
Девушка мотала головой, отцепляла зацепившийся норковый
шарф, и в комнате сразу запахло духами и еще чем-то прелестным, как будто
весной, нарциссами, талой водой.
— Откуда ты взялась?
Виктория очень удивилась:
— Приехала на машине, а что такое? Давайте знакомиться, да?
Меня зовут Виктория, и мы вчера все вместе… Ну, в общем, мы вчера
познакомились!
— Откуда ты взялась?!
— Нет, ну а что мне было делать?! В институт, что ли,
ехать?! После всего, что было?! Как ты себе это представляешь?
Глаза у нее блестели. Она кинула шарф на диван, туда же
полетел и полушубочек, и спросила у Вероники очень вежливо:
— Вы мама Федора, да?
— Да, — сглотнув, сказала Вероника. — А вы… кто?
— А я его знакомая! Нас Олег Петрович познакомил. Вчера.
Олег Петрович хотел было сказать, что он и сам только вчера
познакомился с прекрасной Викторией, и промолчал. Происходящее неожиданно стало
сильно его занимать.
Нелегко быть молодым!..
— Меня зовут Виктория, — продолжала девушка, — а вас как?
— Вероника Павловна, — пробормотала та.
— Очень приятно. То есть, по правилам, это вы должны сказать
— очень приятно! Мама меня учит, учит хорошим манерам, а у меня они все равно
плохие! Ой, вы чай собираетесь пить? А у меня тут как раз… — И она ловко,
словно фокусница, откуда-то из-за спины достала квадратную белую коробочку. На
коробочке была нарисована лилия и повязан фиолетовый бант.
Вся компания уставилась на коробку.
— У нас в доме чудная кондитерская. Ну, у меня в доме,
конечно, потому что папа за городом живет! — продолжала Виктория как ни в чем
не бывало. Она поставила коробочку на стол и стала развязывать бант. — Я купила
пирожных. Федор, вы любите пирожные? А вы, Вероника Павловна?
— Ты зачем приехала? — нежно спросил Олег Петрович.
Виктория развязала бант, откинула крышку, полюбовалась на
красоту, потрогала что-то пальцем и облизала его.
— Господи, ну как зачем?! Я же должна знать, чем все это
кончится! И как бы я вас бросила одних?!
— Нас одних?! — поразился Олег Петрович.
— Ну да! Мы же вчера Федора проводили до двери, — объяснила
она Веронике, перестав облизывать палец, — и Геночка ему сказал, чтобы утром он
их ждал, и я поняла, что утром вы к нему приедете, вот и я тоже приехала! Ведь
ты бы меня не позвал, правда?! А я же должна…
— Геночка! — рявкнул Олег Петрович.
Гена возвел к потолку смеющиеся глаза.
— А что мне было делать, Олег Петрович? Вика сказала, что
сначала мы Федора завезем, а уж потом за ее машиной поедем, а я человек
подневольный.
Что происходит в моей жизни, жалостливо подумал Олег
Петрович. Ну, ведь так не бывает! Или все из-за человека, который привиделся
ему вчера в переулке?
