— Если я вас убью, мне придется покинуть страну, а мои дети...
— Заберете их с собой, и дело с концом, — отрезал Эстли. — Кому еще вы здесь нужны, кроме этих бастардов? Общество только вздохнет спокойно, освободившись от притязаний ваших преступных отпрысков.
Этими словами он подлил вина в вены Вильерса.
— Так вы готовы начать? — спросил тот.
Эстли был прав. Хотя Элайджа и Джемма могли бы погрустить о нем, если он отправится в изгнание. Но для Элинор будет благом забыть о нем. Она даже не хочет видеть его. А сам он не спит ночами, размышляя о том, как мог вляпаться в историю с Лизетт.
Только Элинор могла бы стать той матерью его детям, о которой он всегда мечтал. Она всегда вела себя правильно и с достоинством, как и положено умной и рассудительной леди. Она предпочитала, чтобы он сам во всем разобрался. Он должен был встать перед ней на одно колено и предложить ей руку и сердце, но не сделал этого. И проиграл. А маленький мальчишка, его сын, разобрался во всем.
— Берегись! — крикнул ему Эстли, готовясь к выпаду.
Вильерс рассеянно потянул свою шпагу из ножен.
— Я намерен убить тебя, так что будь внимательнее, — сказал Эстли.
Леопольд посмотрел ему в глаза.
— В таком случае вам придется покинуть страну.
— Это не имеет значения, — сказал Эстли. — Мои родители умерли. Ада умерла! Элинор я больше не нужен. Не хочу показаться хлюпиком, но мне неинтересно, что произойдет завтра. Возможно, я уеду в Америку либо в Индию — мне все равно.
Грязное дело, выругался про себя Леопольд. Этот мальчишка так и прет на рожон. Он невменяем от боли и гнева. Не хватало еще ненароком проткнуть его! Он вспомнил, где видел лицо с подобным выражением. На похоронах своего пятилетнего племянника. Таким было лицо потерявшей его матери.
Он должен быть великодушным, нельзя драться на дуэли с человеком, охваченным отчаянием. Ему было ясно, что Эстли едва умеет держать шпагу. Он совсем не натренирован. Его можно уложить в течение минуты.
Вильерс применил оборонительную тактику, успешно отражая неловкие выпады Эстли. И это оказалось непросто, потому что тот действовал не по науке, а от себя, набрасываясь на Вильерса, как на изгородь, которую хочет разнести в щепки. Он явно не удосужился изучить приемы фехтования.
В течение десяти минут они неплохо разогрелись на холодном воздухе, даже вспотели. Вильерс постоянно сокрушался о том, каким он оказался дураком, и почти не обращал внимания на клинок противника, машинально отбивая его.
Эстли наступал с видом ангела мести, размахивая клинком. И вдруг Вильерс отпрыгнул, швырнув свою шпагу на землю.
Эстли мог бы проткнуть его, если бы не поскользнулся на мокрой траве, размахивая клинком.
Леопольд с готовностью предложил ему свою руку. Эстли поднялся сам, проигнорировав его жест доброй воли.
— Что это вам взбрело в голову? — с недоумением спросил он.
— Я отказываюсь драться, — ответил Леопольд, уверенный в правоте своего решения.
— Хотите еще одну пощечину?
— Если вам будет угодно. Драться я все равно не стану. Дуэль нужна для защиты чести.
— Вы считаете, что вам не нужна реабилитация вашей чести после всего, что вы натворили?
— У меня нет никакой чести, — сказал Вильерс, спокойно подняв шпагу и вытирая мокрое лезвие краем рубашки.
Наступило молчание, нарушаемое лишь пением жаворонков.
— Можете убить меня, я не стану защищаться, — сказал Вильерс.
— О, Бога ради, — сказал Эстли, усаживаясь на валун у ручья. — Моя рука ноет от этой шпаги, — пожаловался вдруг он.
— Вам нужно брать больше уроков фехтования, — сказал Леопольд. — У вас хорошие данные для этого.
— Зачем? Я никогда не верил, что этим способом можно защитить чью-то честь.
Теперь скрестились не клинки, а их взгляды, в которых сквозило одно и то же признание. Они были двое самых влюбленных и самых непонятливых мужчин в королевстве.
— Она любит вас, — сказал Эстли, — вы должны к ней вернуться.
Леопольд безнадежно покачал головой:
— Сейчас она не способна поверить в мою любовь.
— Но теперь она знает, что с Лизетт все покончено. У вас должен быть шанс.
— Не знаю, что мне делать, — признался Вильерс.
— О, моя спина, — простонал Эстли, — не знаю, что мне с ней делать.
— Возьмите себе хорошего учителя фехтования, — посоветовал Вильерс. — Не для защиты чести, а просто ради спорта.
— Пожалуй, вы правы, — сказал Эстли, медленно поднялся и направился к дому.
Но все же он обернулся:
— На вашем месте я не стал бы упускать ее так легко, герцог. Вы должны биться за нее!
Леопольд продолжал спокойно начищать свою шпагу.
— Но только не клинком, — поморщился Эстли.
Он быстро удалялся, оставив Вильерса наедине с его терзаниями.
Глава 31
Лондон, резиденция герцога Монтегю
6 августа 1784 года
В течение этих шести недель герцогиня Монтегю неустанно падала с высот материнского счастья в пучину отчаяния. Вначале она просто не поверила заявлению Элинор о том, что она отказала герцегу Гидеону и не станет пересматривать свой отказ даже после окончания его траура. Потом, убедившись в твердости ее решения, герцогиня стала надеяться на брак дочери с Вильерсом. Есть у него незаконнорожденные дети или нет, для нее теперь не имело значения. Узнав, что и этот вариант провалился, она буквально заскрежетала зубами.
Меланхолия накрыла герцогский дом Монтегю плотно, как саваном. Герцогиня бродила по комнатам с лицом, искаженным то страхом, то отчаянием.
— Не воображай, что ты сможешь пристроиться на всю жизнь в дом своего брата, — сказала она во время завтрака. — Я не позволю, чтобы его семейная жизнь была испорчена сестрой, старой девой. Мой собственный брак распался из-за твоей тетки-приживалки.
— Я думаю о своем замужестве, — заверила ее Элинор. — Но я выйду не за герцога.
— Где же их набраться теперь? — ворчала герцогиня. — У тебя было два герцога, и обоих ты отвергла! — Эта жалоба была хорошо знакома Элинор. — Хорошо, что мы избавились от твоей ужасной собаки. Обюссонский ковер в столовой до сих пор хранит ее ароматы.
Но однажды в их дом пришло письмо:
«Дорогая леди Элинор Линдел, надеюсь, Вы простите мне то, что я позволил себе писать к Вам, хотя мы с Вами едва знакомы. Я не мог сразу выразить все мое восхищение Вами, поскольку был направлен его величеством за границу для выполнения его миссии. Теперь я возвратился в Англию и осмелился приступить к тому, что могло быть сделано три года назад.
