— Эту крошку зовут Летис, — сказал Леопольд. — Мы с детьми перебрали кучу имен и ничего лучше не нашли. Но ты можешь назвать ее по-другому.
— Летис — это прекрасно, — сказала Элинор.
— Это все Люсинда, она решила, что ее уши смахивают на листья салата-латука, — сказал Леопольд, рассматривая одно ухо на просвет.
— Как она только разглядела, это и ухом-то еще трудно назвать, — сказала Элинор.
Леопольд прижал ее к себе вместе с Летис, отчего та вдруг слабо взвизгнула и приоткрыла черные глазки.
— А я сначала хотел назвать ее Кассандрой, — сказал Леопольд.
— Кассандрой? — переспросила Элинор, заглядывая в щенячьи глазки. — Зачем такое длинное торжественное имя такой крошке? Ты ведь не принесешь нам плохих вестей, Летис?
— Ав, — взвизгнула та в ответ, лизнув Элинор в подбородок. — Ав, ав, ав!
— Она уверяет, что с нами все будет в порядке, — сказала Элинор, спуская ее на пол и обнаруживая, что она также любит бегать кругами, как и Ойстер.
— Она чертовски эмоциональна, как и положено самочке, — заметил Леопольд с хорошо знакомым блеском в глазах, отчего Элинор бросило в жар. — Мне кажется, я не выдержу, — пожаловался Леопольд. — Два дня — это еще так долго. Никогда еще время не тянулось для меня столь медленно.
Элинор скользнула по его подбородку краешком губ.
— Неужели ты хочешь заняться этим в гостиной моей матери?
Он зевнул.
— Это так трудно — быть благовоспитанным...
— Теперь, когда у меня есть новый щенок, я могу гулять с ним в саду за домом даже ночью, — сказала Элинор. — Ночи теперь такие теплые...
Леопольд весь напрягся в ожидании.
— А еще я могу прогуливать Летис часа в два дня, там есть чудесный летний домик...
— Ах, — сказал он, прижимая ее к себе, но вдруг отстранился и попятился.
В комнату вошла герцогиня.
— Могу ли я наконец взглянуть на этот ваш подарок? Я не способна и дальше оставаться в неведении, — сказала она.
— Пожалуйста, герцогиня, — сказал Вильерс, — любуйтесь, вот он!
Она глянула в указанном направлении, к — о ужас! Еще один такой же противный щенок гадил на ее обюссонский ковер.
Это было поистине целительным для герцогини, что она не выглянула в полночь из окна своей спальни в сад, а то бы к испорченному ковру прибавился еще и стыд за ее старшенькую, выбежавшую нагой из летнего домика вместе с женихом в таком же разобранном виде.
Это могло бы сильно сказаться на ее здоровье.
Но весь респектабельный дом мирно спал, пока двое счастливцев танцевали под дожем при луне. А потом будущий супруг заключил Элинор в объятия и стал целовать.
Эпилог
Семь лет спустя
Это был день рождения герцогини Вильерс. Когда Элинор была малышкой, ее мать никогда не устраивала собственных дней рождения, чтобы перестали считать ее годы. Такой праздник стал бы настоящим жертвоприношением для нее. А мать Вильерса могла отмечать свой день рождения всю ночь, но детям запрещалось в этом участвовать.
Тридцатый день рождения Элинор отмечался в несколько экстравагантной манере, хотя и без помпы. Весь загородный дворец герцога Вильерса в Эссексе светился радостью, все его обитатели находились в приподнятом настроении. Чего нельзя было сказать о его дворцах в Норфолке, Уилтшире и Девоне, а тем более о замке Кэри.
В одном углу гостиной Тобиас готовил шарады, которые стали постоянным атрибутом всех дней рождения в семье с 1785-го. В другом углу катались клубком щенки. Озорной Маффин имел привычку дергать за занавески, но мамочка постоянно одергивала его. «Ав! Ав!» — говорила она. Маффин фыркал и тряс мордочкой, притворяясь, будто не слышит ее. «Ввуфф»!— присоединялся папочка щенка. И только тогда Маффин оставлял занавески в покое.
В третьем углу герцогиня, сидя на кушетке, кормила младенца. После семи радостных счастливых лет супружества, это был ее долгожданный первенец. И не только ее. Люсинда и Феба, которая раньше звалась Филлиндой, сидели по обе стороны от герцогини, с замиранием сердца следя за малышом. Им было уже по двенадцать, и они чувствовали первый холодок, говоривший о прощаний с детством, а малыш был такой уютный и теплый. Они постоянно сражались между собой за право подержать братика на руках.
— Можно мне, наконец, взять этого прожорливого Теодора? — спрашивала Люсинда. — Сколько можно сосать? Я никогда не любила молоко.
— Все детки разные, — говорила Элинор, приподнимая его и давая срыгнуть.
— Сейчас моя очередь, — спорила Феба.
— Нет, моя, — объявил Вильерс, входя. Забрав малыша у матери, он слегка подбросил его в воздух.
Теодор разразился шквалом гульканья и хихиканья. Он был совершенно таким, каким и обязан быть здоровый младенец, — пухлым, бессовестным и восхитительным.
— Займитесь-ка лучше шарадами, дочери мои, — скомандовал Вильерс. — Тобиас уже расписал все по частям и ждет вас.
— В прошлом году он заставил меня быть Люцифером из «Потерянного рая», — недовольно сказала Люсинда.
— Ты сама виновата, — сказала Феба. — Не надо было затевать этот трюк с переодеванием, когда он вернулся на лето из Оксфорда.
— Я просто хотела поносить его форму, только и всего. А теперь я хочу, сама распределять все роли, — настаивала Люсинда. — Я заставлю его быть старой нищенкой. Хотя пусть лучше будет «Котом в сапогах», ему наверняка не понравится женское платье. Надо будет приделать ему острые ушки и хвост. Можешь ты себе его в этом представить? Он будет вне себя.
— Идем, — сказала Феба, взяв ее за руку. — Надо сказать маме, что если мы хорошо выступим, она должна уступить нам Тео на все завтрашнее утро. Он такой забавный, мы будем щекотать его.
Глаза Люсинды загорелись, и она позволила увести себя. Герцог, сидя рядом с женой, держал младенца под мышки, ставя его косолапые ножки на свои колени, словно собирался учить его ходить. Однако было еще слишком рано для этого.
— Этот младенец — твой самый лучший подарок мне, — говорила Элинор, прислонив голову к плечу мужа.
— Но ему уже три месяца, — заметил Тобиас из своего угла. — Я смотрю на него как на подарок мне ко дню моего рождения.
— Насколько я понимаю, ты уже покончил со своими шарадами? — спросила Элинор. — Пора заняться настоящим делом...
Вильерс обменялся с женой взглядом, в котором сквозило откровенное желание.
— Так до шарад или после? — спросил он ее.
— До, — шепнула она, целуя его в щеку.
— Тобиас! — крикнул герцог, вскакивая.
Старший сын — свежая версия его самого, стройный и ловкий, предстал перед ним.
