И тут она повернула голову, чтобы видеть выражение его глаз, и на этот раз его поцелуй был похож на поцелуй Гейба.
И тотчас же все кончилось. Он вынул травинку из ее волос.
– Пожалуйста, обрати внимание, – сказал он, – что за этим непристойным поцелуем не последует предложения руки и сердца.
Имоджин пыталась придумать для ответа что-нибудь умное, хлесткое, вроде того, что она рада была предоставить ему возможность, которой у него не было десять лет, но на ум ничего не приходило. И они молча проследовали к ее лошади.
После того как он рывком посадил ее в седло, у нее оставалась только одна мысль, отогнать которую она не могла.
И Гейб, и Рейф – оба они вызывали своими поцелуями у нее дрожь в коленках. Должно быть, это было их семейной особенностью. Или если это и не было их врожденной чертой, то она оказалась уязвимой для их поцелуев. Ну и дурой же она была! Право же, целоваться попеременно с обоими братьями – в этом было что-то от инцеста.
Почему же она целовала Рейфа? И почему, черт возьми, ее опекун вообще вздумал ее целовать?
Он ответил на этот вопрос. Рейф оглядел ее сверху вниз и сказал:
– Значит, теперь тебе легче думать о муже, Имоджин?
– Не смейся над этим! – ответила она не задумываясь.
– Я и не собирался.
Он говорил спокойно, и на устах его не было неподобающей усмешки, как раньше. Конечно же, он объяснил этот поцелуй.
Он стер ее слезы и изгнал память о Дрейвене. И это было очень хорошо.
Однако она помнила Дрейвена так же, как и раньше, как всегда. Она помнила каждый поцелуй, которым они обменялись за те две недели, что длился их брак (их было шесть), каждое любовное объятие, которое они разделили за эти недели (таковых было семь). И всегда он тормошил ее и валял по ложу из роз и целовал, чтобы она перестала плакать. Но не преуспел ни разу.
К концу их пути Рейф посмотрел на нее, потом склонился к холке коня и погнал его к повороту дороги, ведущей в Холбрук-Корт. Увы, букет борщевика, или коровьей петрушки, предназначенный для Джози, не мог вобрать в себя бурю и развевался на ветру, а грубоватые желтые лепестки рвались вслед за ними, как шлейф.
Глава 24
Добродетели или отсутствие таковых – к вопросу о тварях, подобных Дориманту
Джиллиан Питен-Адамс была в дурном настроении. Она хмуро смотрела на свое отражение в зеркале, хотя знала от матери, что морщины – неизбежный результат скверного расположения духа. И тут она перестала хмуриться и снова надела элегантный чепчик, предназначенный для жизни на лоне природы.
Он был бледно-полынного цвета, и по контрасту с ним ее волосы казались красными, как портвейн.
– Красивые волосы, – сказала она вслух, и в голосе ее прозвучала совсем нецивилизованная усмешка. Она могла говорить себе сколько угодно комплиментов, но пока этим дело и ограничивалось. Похоже было, что муж говорить их ей никогда не будет.
Ее костюм для прогулок был темно-зеленого цвета, а от множества испанских пуговиц спереди ее бюст казался более пышным, чем в действительности.
– Прелестно… – сказала она, и тотчас же голос ее пресекся.
Дело было не в том, что ей не терпелось замуж. Просто она понимала, что жизнь женщины гораздо благополучнее и приятнее, если она замужем.
Но раз ее бабушка была столь добра, что позаботилась о ее приданом, включавшем не зависимое ни от кого имение, если она останется незамужней до тридцати лет, то положение представлялось не таким уж отчаянным.
Но стоило ей обратить на кого-нибудь благосклонный взор, как сестрица Эссекс, а именно Имоджин, опережала ее.
Ей вовсе не хотелось замуж за Дрейвена Мейтленда. Она признавала, что ее помолвка была непростительной ошибкой. И очень хорошо усвоила урок – не стоит обручаться с болваном только потому, что их семейное имение заложено матери жениха. Хотя было приятно получить закладную, после того как Дрейвен бежал с Имоджин.
Разумеется, она не хотела иметь ничего общего с беспутным братом герцога, хотя целоваться с ним оказалось приятно. Вот так мужчинам и удается заморочить голову женщинам, заставить их делать глупости. Например, бежать с лакеем. До того как она поцеловалась с мистером Спенсером, она всегда этому удивлялась. Теперь перестала.
Но у нее и не было возможности бежать с мистером Спенсером: Имоджин им полностью завладела. И если бы Джиллиан снизошла до того, чтобы бросить взгляд на лакея, то, вероятнее всего, Имоджин переманила бы и его, всего лишь сделав знак мизинчиком.
Но герцог – вполне достойная партия, теперь, когда он стал трезвенником.
Она и Имоджин даже обсуждали это: это была особая беседа, похожая на договор о разделе охотничьих угодий. И теперь она вспомнила о ней. Так почему же взгляд герцога неотступно следует за Имоджин?
Потому что Имоджин, как магнитом, притягивала мужчин, интересных для Джиллиан. А Джиллиан не могла на них так действовать. Она снова нахмурилась. Кому какое дело до ее морщин, если никто ею не любуется и не восхищается?
Леди Ансилла просунула голову в дверь:
– Ты готова идти, дорогая?
– Конечно, мама, – ответила Джиллиан. Но еще с минуту она вглядывалась в свое отражение. Она не была противоядием против красоты Имоджин. Конечно, некоторым мужчинам нравятся рыжие волосы. Она сама находила их необычными и привлекательными. Ее волосы были очень приятного оттенка клубники и послушно вились там, где она им приказывала виться. И в ней было все, что необходимо женщине, на которой мужчина захотел бы жениться: зеленые глаза, ямочки на щеках и достаточно высокая грудь. Даже приданое у нее было.
И дело было не в том, что мужчины не хотели на ней жениться. Они переставали желать это, как только встречали Имоджин Эссекс.
– Джиллиан! – окликнула ее мать из коридора.
– Иду!
Джиллиан схватила перчатки и выбежала в коридор.
Позже они обе присоединились к леди Гризелде в одном из экипажей герцога. Мать Джиллиан с интересом слушала о том, что горничные закончили шить занавес для театра.
– Вчера вечером я читала пьесу «Модник, или Сэр Форлинг Флаттер», – сказала леди Гризелда, опираясь о стенку кареты, как только они свернули на дорогу.
– И что думаете? – спросила Джиллиан.
– Вдохновенная пьеса, моя дорогая. Единственный вопрос, который меня волнует, – это выбор актеров. Вы, кажется, наметили Рейфа на роль Дориманта?
– Да.
– А его брата мистера Спенсера на роль Медли?
– Доримант – повеса, верно? – подала голос мать Джиллиан. – Стыдно признаться, но я засыпаю, как только углубляюсь в чтение пьесы. Я решила, что Доримант – очень глупый малый. Ты вполне уверена, Гризелда, что пьеса годится для нашего театра? Эта роль может выставить в сомнительном свете нашего хозяина, если он сыграет человека, гоняющегося за тремя разными женщинами.
