– Ну, когда ее вытащили из кареты, она выбросила руку вверх, подняла ее к голове – вот так. – Лоретта вскочила на ноги и выбросила руку вверх ко лбу. – Потом она упала на колени. – Лоретта медленно и трепетно заняла описываемую позицию.
– А затем она умерла, да? – спросила миссис Редферн. Даже мистер Бринкли, пропустивший первую часть истории, ожидал ее продолжения.
– Она звала мать, – сказала Лоретта, возводя глаза к потолку. – «Мама, прижми меня к своей груди. Мама!»
Дрожь в ее голосе внезапно произвела определенное действие на миссис Редферн, и та часто-часто заморгала.
– И умерла, – подсказал лакей.
– Она прожила еще двенадцать часов, – сообщила Лоретта, с живостью вскакивая на ноги.
– Господь сам решает такие вещи, – сказала миссис Редферн с тяжким вздохом. – И когда наступает время уйти, то пора уходить.
– А что касается вашего времени, то им распоряжаюсь я, особенно если вы не занимаетесь работой, – обратился мистер Бринкли к горничной верхнего этажа, выглядевшей совсем испуганной. – Вы знаете, что леди Гризелда скоро захочет чашку свежего чаю.
Он сел за стол.
– А теперь, юная леди, мы должны решить, что с вами делать. В былые дни, то есть когда была жива старая герцогиня, актеры останавливались в самом доме.
Лоретта его не слушала, но закивала головой.
– Любой скажет вам, что здесь настоящая актриса, – вмешалась миссис Редферн. Она села рядом с Лореттой. – Мистер Бринкли, она, собственно, не должна жить в самом доме. Мисс Лоретта, если вы извините мою дерзость, я предложила бы вам остаться здесь с нами.
Лоретта кивнула.
– У вас нет желания остановиться в господском доме? – спросил мистер Бринкли, глядя на нее так внимательно и пристально, будто он был констеблем, пытавшимся вынюхать ее тайные планы.
– Если я не буду жить в доме, то нельзя ли мне поселиться над конюшней? – спросила Лоретта.
Мистер Бринкли фыркнул:
– Надеюсь, что нет! У нас есть прекрасные чистые помещения в западном крыле дома.
– Если вы спросите, нужна ли мне большая комната и кто-нибудь, кто станет приносить мне чай, я скажу – нет.
Мистер Бринкли ослепительно улыбнулся ей:
– Ну, вы славная девочка. Что правда, то правда. Я не сомневался в том, что профессор не стал бы нас обременять такой особой, как миссис Джордан. Ведь, в конце концов, он профессор богословия.
– Кто эта миссис Джордан? – спросила миссис Редферн.
– Вы это знаете, миссис Редферн, наверняка знаете. Это актриса, у которой дети от герцога Кларенса.
– О! Конечно!
– Видите, – обратился мистер Бринкли к Лоретте, – я не был уверен, что вы не питаете надежды на то, что герцог Холбрук тоже доступен для такого рода отношений. Кстати, я страж герцога.
– Но он должен быть доступен для развлечений, потому что последние четыре года только и смотрел в стакан, – вмешалась миссис Редферн.
– Это сплетни, – возразил мистер Бринкли кухарке. – Его светлость сейчас и капли не берет в рот.
– У меня нет ни малейшего желания завести десяток детей от вашего пьяного герцога, – сказала Лоретта. И говорила чистую правду.
– Нет! И мне достаточно одного взгляда, чтобы понять, что вы не такого сорта девушка, – сказала миссис Редферн, стараясь ее утешить. – И, думаю, вам будет лучше с нами, солнышко, чем сидеть и есть за большим столом и думать о своих манерах и тому подобном. Конечно, у вас есть молодой человек, претендующий на вашу руку, за которого вы выйдете, как только покончите с актерским ремеслом!
– Его имя Уилл, – сказала Лоретта, кивая. – Мы обменялись веточками розмарина.
– Ну, не славно ли, что старые обычаи еще в ходу? – сказала миссис Редферн. – Ведь и мы с мистером Редферном не так уж давно тоже обменивались веточками розмарина. Всего лет тридцать назад.
Для Лоретты эта цифра была все равно что вечность.
– Я поговорю с его светлостью, – сказал мистер Бринкли. – Думаю, мисс Лоретте будет с нами хорошо. Мы сохраним ее в целости для Уилла. Никто ведь не знает, когда лорду Мейну вздумается заехать сюда.
– Это вовсе не значит, что молодой человек сказал хоть одно грубое слово горничной, – заметила миссис Редферн.
Она проявляла гораздо большую терпимость к красивому графу, чем мистер Бринкли.
Лоретте было все равно, где она будет спать, и ее не интересовал граф Мейн.
– Могу я увидеть театр? – спросила она.
– Завтра утром я представлю вас молодой образованной леди, занимающейся постановкой, – мисс Питен-Адамс.
Миссис Редферн снова вмешалась в разговор:
– Ее горничная уверена в том, что его светлость еще до конца месяца попросит ее руки.
Лоретта вела себя безупречно и не проявила ни малейшего интереса к этой бесценной информации, а попросила рассказать ей историю здешнего театра.
Глава 29
Всевозможные непристойности продолжаются
Как представлялось Рейфу, были вполне резонные причины прекратить эту эротическую игру. Они включали чувство чести и пристойности, а также неопределенность даты свадьбы.
Но против благопристойности восставал такой плотский голод, какого он никогда прежде не испытывал. Имоджин лежала рядом с ним, и вид у нее был довольный, а на его личном орудии, кажется, даже и не отразилось то, что произошло.
Единственное, что сверлило его мозг и беспокоило его чресла, – это острая необходимость перекатиться по постели и познакомить леди Мейтленд с тем, каково это спать с мужчиной, которого природа ничем не обделила в отличие от Дрейвена Мейтленда, в чем он, Рейф, ничуть не сомневался.
Потом она открыла глаза и улыбнулась ему, и на мгновение он забыл, что ему не хотелось, чтобы она разглядела его лицо. Она казалась несколько вялой и расслабленной и очень счастливой, и тусклый золотистый отсвет умирающего в камине огня давал ему возможность убедиться, что Имоджин Мейтленд обладала самыми соблазнительными формами, какие ему только доводилось видеть за долгие годы. А возможно, и за всю его жизнь. И к ним следовало прикоснуться и попробовать их на вкус…
Его совесть твердила: «Ты сможешь всю последующую жизнь заниматься этим». «Достаточно только раз убедить ее, как велико твое искусство в деле любви, и она согласится на любую сделку», – вступал в пререкания здравый смысл. Победа осталась за здравым смыслом, поддержанным изрядной толикой плотского вожделения.
Он начал изучение ее тела с нижней стороны ее полной груди, и это интимное исследование каждого дюйма потребовало почти всепоглощающего внимания.
«Джентльмены не пользуются удобным случаем близко пообщаться с будущей супругой до того, как принесены брачные обеты», – увещевала совесть. «Я принесу обеты и поклянусь чем и в чем угодно», – бормотало все его существо, в то время как он дразнил ее сосок, пока она не начала издавать слабые вздохи, означавшие, что ей приятно это внимание. Было бы крайне не по-джентльменски оставить леди в таком состоянии.
