Вивьен присела к секретеру, быстро написала ответное письмо, пообещав приехать, и пошла наверх одеваться. Вскоре после ленча подали экипаж, и она отправилась в Мейнуаринг, огромный темно-серый каменный особняк, построенный сразу после Великого лондонского пожара, а теперь волей судьбы оказавшийся не в самой респектабельной части города. На первых порах расположение дома чрезвычайно раздражало хозяйку, однако пожилой муж решительно отказывался переезжать, а со временем супруга привыкла и даже обнаружила серьезное преимущество — близость к игорным клубам, которые обожала.
Общение складывалось по давно установленной схеме: Вивьен ездила к подруге, но та никогда ее не навещала. Китти рано вышла замуж за человека не только весьма пожилого, но и далекого по темпераменту и интересам. Брак был заключен ради престижа, а потому, как это нередко случалось с дамами ее поколения и положения, любовь и нежность приходилось искать на стороне. К сожалению, в отличие от большинства замужних дам Китти совсем не умела прятаться. Испорченная репутация сослужила плохую службу: в благородных светских гостиных леди Мейнуаринг давно не принимали. Впрочем, она уверяла, что нисколько не переживает по этому поводу, так как радости жизни ценит намного выше, чем благосклонность бомонда. Вивьен знала, что Китти вела себя ничуть не хуже герцога Марчестера; больше того: она не злоупотребляла алкоголем и не дебоширила в компании пьяных друзей. Но общество отвергло не отца, а леди Мейнуаринг — из-за того, что та была женщиной.
Когда Вивьен приехала, ее сразу провели в гостиную, где хозяйка сидела вместе с Уэсли Килботэном — «поэтом», которому в это время покровительствовала. С радостным возгласом хозяйка встала с софы и поспешила навстречу гостье. Даже в пятьдесят с лишним лет она оставалась весьма привлекательной особой: пышные светлые волосы удивительным образом избежали седины, а глаза сохранили яркий васильковый цвет. Если фигура с годами немного расплылась, а цвет лица поблек, то эти небольшие потери удачно компенсировались тугим корсетом, румянами и губной помадой. К тому же дама явно не скупилась на украшения: в ушах и на пальцах сияли бриллианты, а на шее мерцало сапфировое колье.
— Вивьен, дорогая! Как потрясающе ты выглядишь! Правда, мистер Килботэн?
Китти повернулась к джентльмену, который учтиво поднялся и теперь терпеливо ожидал своей очереди.
— Несомненно. Но леди Карлайл всегда неотразима.
Килботэн подошел и поклонился с безупречной грацией. Это был худощавый человек среднего роста, на вид лет сорока с небольшим. Четко очерченное лицо можно было назвать по-своему привлекательным: тонкий нос, впалые щеки, густые черные брови вразлет. Одет он был по последней моде. Темно-зеленый кашемировый сюртук отлично сочетался с белой рубашкой и ярким жилетом с цветочным узором.
Джентльмен бросил на леди Карлайл проницательный взгляд и начал прощаться.
— Боюсь, дамы, должен вас оставить. Слышу призывный голос музы, а игнорировать ее благосклонность не пристало.
— Конечно, дорогой. — Китти понимающе улыбнулась, а едва гость вышел из комнаты, удовлетворенно вздохнула. — Такой очаровательный мужчина. И деликатный. Милый Уэсли догадался, что мне хочется поговорить с тобой наедине.
— А мне не терпится вас выслушать. — Вивьен подвела подругу к софе. — Давайте сядем рядышком. Расскажите, чем вызвано такое смятение?
— О, совершенно идиотское происшествие! — На лице Китти отразилось не столько отчаяние, сколько недовольство. — Но это подождет. Прежде хочу услышать о твоем отце. Слышала, что его привезли в Лондон едва ли не при смерти. Немедленно скажи, что это неправда!
— Конечно, неправда. Если бы случилось что-то серьезное, я бы сразу вам написала. — Вивьен улыбнулась. Китти не любила плохих новостей, и она постаралась немного приукрасить правду. — У папы случился небольшой приступ, и Грегори решил убедиться, что угрозы здоровью нет. Вот и все. Он не доверяет сельскому доктору — я говорю о Грегори; папу-то как раз он вполне устраивает, поскольку позволяет собой командовать.
Китти рассмеялась, и сразу стало ясно, что герцог до сих пор ей дорог.
— Совсем в его духе. Значит, Марчестер не болен?
Вивьен сознавала, что отец не хотел бы предстать перед бывшей пассией слабым и немощным. Точно также Китти было бы неприятно услышать о том, что пылкий любовник спасовал перед возрастом и болезнями. Поэтому вдаваться в медицинские подробности она не стала.
— Доктор требует, чтобы папа изменил образ жизни.
— Вот от этого Марчестер точно заболеет.
— Понятия не имею, надолго ли хватит его благих намерений, но сейчас он полон решимости впредь никогда не встречаться с мистером Маллардом. Сегодня утром они с Грегори уехали в деревню.
— Без шумной вечеринки и даже без ночи за картами?
Китти заметно встревожилась.
Вивьен пожала плечами:
— Наверное, герцог почувствовал необходимость набраться сил в сельской тишине.
Леди Мейнуаринг выглядела озадаченной.
— Что ж… если там ему лучше… хотя, милая, лично я никогда не могла понять, почему все считают, что в деревне тихо. Птицы на рассвете орут, собаки всю ночь лают! А главное — этот ужасный павлин, которого зачем-то держит Мейнуаринг! Когда я впервые услышала его крик, то едва в обморок не упала. Ума не приложу, как в таких условиях можно отдыхать.
Вивьен спрятала улыбку.
— Милая Китти, почему же не говорите, зачем меня позвали?
Леди Мейнуаринг вздохнула.
— Ах, Вив, я совершила ужасную ошибку. Даже не знаю, что сказал бы твой отец. — Она на миг задумалась. — Впрочем, Марчестер скорее всего посоветовал бы не тревожиться понапрасну; он всегда реагировал на мои глупые поступки таким образом. Да и сам бы ни за что не стал переживать, потому что никогда не дорожил собственностью.
Странно было слышать такое о человеке, владевшем семью домами, десятком экипажей, несколькими конюшнями и бесчисленным количеством картин, статуй и ценных безделушек. И все же Вивьен поняла, что имела в виду старшая подруга. Герцог никогда не переоценивал материальную сторону жизни и не дорожил вещами ради самих вещей.
— Не понимаю, Китти. О чем вы?
— О той броши, которую подарил мне твой отец. Помнишь? Бриллиантовое сердечко в кольце изумрудов.
Вивьен кивнула. В детстве она любила копаться в шкатулке леди Китти и отлично помнила драгоценное украшение. Брошь действительно выглядела необыкновенно: большой бриллиант в форме сердца сиял, как способны сиять только бриллианты, а мелкие изумруды вокруг мерцали мягким волшебным светом.
— Он, конечно, делал и другие подарки. Такая щедрость! Я все бережно храню. Но та брошь была особенно дорога: он преподнес ее и сказал, что я — его сердце.
Китти мечтательно улыбнулась.
— Случилось что-то плохое? — Вивьен попыталась добраться до сути. — Потерялась? Или… о, только не это! Украли?
