— Скажу, что особняк очень приятный. — Оливер подошел и остановился в нескольких футах. — Хотя для такой великой актрисы, как ты, сцена маловата.
— По-твоему, необходимо что-нибудь более грандиозное?
— Думаю, грандиозное подойдет больше. Так же, как твои великолепные драгоценности. — Он бережно дотронулся до сережки — капли янтаря в золотой оправе. Ладонь скользнула по пышному рукаву. — Также, как потрясающее платье.
Вивьен чувствовала, как бьется на шее пульс. Тяжелая рука обжигала даже сквозь плотную ткань.
— Зато небольшой дом практичен.
— И одно это доказывает, что он тебе не подходит.
Оливер улыбнулся. Ладонь оставалась на рукаве, но теперь осторожно сжала предплечье.
— Он вполне соответствует моим целям.
Вивьен шагнула навстречу, положила пальцы на лацканы его сюртука и слегка запрокинула голову.
Оливер нервно сглотнул.
— Нам нельзя здесь оставаться. Напрасно ты приказала Барнсу уйти. Мне надо было выйти вместе с ним и подождать на улице. Дать тебе возможность спокойно осмотреть дом.
Вивьен игриво улыбнулась, и на щеках появились очаровательные ямочки.
— Но если бы ты ушел, то разве я смогла бы сделать вот это?
Она приподнялась на цыпочки и поцеловала в губы. Стьюксбери на миг оцепенел, ошеломленный и сраженный волной страсти. Но, совладав с неожиданными ощущениями, властно обнял и дал волю чувствам. Вивьен прильнула, забыв обо всем на свете. Поцелуй пьянил, порабощал, заставлял желать и требовать большего — сейчас же, немедленно.
Все доводы утратили смысл. Не важно, что агент и возница знали, что госпожа осталась в доме с мужчиной. Не важно, что Барнс мог вернуться, чтобы уточнить какую-нибудь мелочь. Входная дверь осталась открытой. Вивьен испытывала судьбу; все понимала, но не могла заставить себя остановиться. Единственное, что сейчас имело значение, — это близость Оливера и всепоглощающее вожделение.
— Что мы делаем? Это безумие, — пробормотал Стьюксбери, покрывая поцелуями шею.
Корсаж был застегнут на большие медные пуговицы, и он принялся торопливо, а потому не слишком ловко устранять препятствие. Ладонь скользнула под платье, под сорочку, легла на грудь. За рукой последовали губы. Вивьен затаила дыхание, словно пытаясь удержаться на поверхности сознания, и запустила пальцы в густые темные волосы — как раз вовремя, потому что в этот момент язык коснулся твердой вершинки.
Голова откинулась назад, дыхание вырвалось коротким судорожным всплеском. Одной рукой Оливер крепко удерживал любимую, а другой приподнял юбку. Пальцы коснулись шелкового чулка и начали упрямо подниматься. Добрались до обнаженной кожи и внезапно замерли. Оливер поднял голову и посмотрел с удивлением.
— Ты ничего не надела под… — закончить вопрос он так и не смог.
Вивьен покачала головой; в глазах зажглись лукавые искры.
— Решила, что так будет легче.
— Значит, ты все спланировала?
— Нет. Просто решила, что лучше оставаться открытой новым возможностям.
Лицо Оливера вспыхнуло румянцем, а рука сразу стала обжигающе горячей. Медленно, продолжая смотреть в лицо, он продвинулся выше. Ладонь дерзко ласкала обнаженное тело: проникла между ног, легла на бедро, погладила живот и снова скользнула вниз.
Вивьен окончательно утратила ощущение реальности. Вот пальцы проникли в таинственную влажную глубину и принялись дразнить, с каждым мгновением еще больше разжигая нетерпение.
Оливер не отводил жадного взгляда от лица любимой, а пальцы продолжали нагнетать сладкое и в то же время мучительное напряжение. Он видел, как с каждым движением Вивьен поднималась все выше, пока не остановилась на вершине, на краю бездонной пропасти. Еще миг… вздрогнув, она скользнула вниз.
В этот момент Оливер склонился и накрыл губы поцелуем, впитывая и наслаждение, и желание. Вивьен доверчиво обвила руками его шею, и он приподнял ее, прижав еще крепче. Она обхватила возлюбленного ногами и прильнула, мечтая слиться воедино, принять, раствориться в бесконечной близости.
Не выпуская из объятий и не прерывая поцелуя, Оливер в безумном порыве рванулся вперед, прижал ее к стене, торопливо расстегнул бриджи и вошел мощным властным толчком. Вивьен шевельнулась, принимая, и он продвинулся еще глубже. Она слабо вскрикнула, выгнулась и подчинилась могучему ритму. И снова началось восхождение. Каждый звук, каждое движение, каждый вздох невыносимо волновали. Глубокий, похожий на рычание звук, который издал Оливер, уткнувшись лицом в шею; его горячий запах; прикосновение губ к болезненно чувствительной коже; ощущение запретного счастья и даже ткань сюртука, напоминавшая о том, что оба одеты, — все приобрело особый смысл.
Наконец Оливер вздрогнул и затих. Вместе с любимым Вивьен растворилась в потоке блаженства.
Оба долго оставались в неподвижности, слишком опустошенные, чтобы говорить и даже думать. Наконец Оливер нежно поцеловал ее и прошептал дорогое имя. Осторожно отстранился, позволил скользнуть вниз и встать на пол, но не выпустил из объятий. Потом отошел, чтобы оправить одежду и позволить Вивьен привести себя в порядок. Двигаться отчаянно не хотелось, но она все-таки нашла силы опустить юбку и застегнуть корсаж.
Оливер повернулся и посмотрел ей в глаза. Лицо все еще сохраняло блаженное, отсутствующее выражение, но взгляд уже приобрел обычную остроту.
— Боже, достаточно посмотреть на тебя… — Он покачал головой и нахмурился. — Надо быть безумной, чтобы так рисковать. В любую минуту мог кто-нибудь войти.
— Рисковала не я одна. Прежде ничего подобного и в голову мне не приходило, так что если я и безумная, то с ума меня свел ты.
Вивьен соблазнительно улыбнулась и пошла к выходу.
Оливер догнал ее, схватил за руку и остановил. Заключил в объятия и страстно приник губами к рыжим волосам.
Вивьен удивленно рассмеялась:
— Неужели ты снова меня желаешь?
— Не снова, а постоянно, каждую минуту. — В голосе послышалась предательская хрипотца. — Если кто-то из нас двоих и сошел с ума, то это я. Все время думаю о тебе, вспоминаю улыбку, смех, взгляды, от которых чувствую себя то глупцом, то королем.
Вивьен положила ладони на плечи и доверчиво прижалась щекой к груди.
— Наверное, ты — и то и другое одновременно.
Оливер шутливо вздохнул:
— Другая бы принялась уверять, что я настоящий король, а глупцом не бываю никогда. Но самое странное, что твои слова мне нравятся больше. Что же это означает?
— Означает, что на самом деле ты никакой не глупец.
— Очень беспокоюсь о твоей репутации, — продолжил Оливер уже серьезно. — Знаю, что ты с презрением относишься к общественному мнению, но не могу не тревожиться. Понимаю, что должен немедленно остановиться. Снова и снова пытаюсь себя убедить. Рано или поздно кто-нибудь непременно догадается о наших отношениях. И все равно… ничего не могу с собой поделать.
