Он дернул вторую полированную дверь, открылись полки от пола
почти до потолка, и опять стал ожесточенно копаться. Очки взблескивали на носу.
– Полька, о чем ты меня спрашиваешь?
– О Федином компьютере.
Он перестал рыться, но не обернулся.
– Ты спрашиваешь, не влез ли я в Федькин компьютер сразу
после того, как нашел его с проломленной башкой?..
Именно об этом она его и спрашивала, потому что это был
очень важный вопрос. Самый важный вопрос. Полина знала это, а Троепольский не
знал.
– Я не копался. Ты что? Идиотка? Я приехал к нему за
печатью, открыл дверь и… и… – Теперь он смотрел на нее, не мигая, и от
неловкости она еще подвинулась назад и нервным движением закинула за плечо
прядь черных волос. И перехватила свою придурочную собаку, которая возилась у
нее под мышкой.
– Если бы я не парился в пробке, если бы не ошибся
подъездом, если бы лифт быстрее приехал, он был бы жив! Жив! А ты, твою мать,
говоришь – “компьютер”! За каким хреном мне сдался – его компьютер, когда я не
успел! А мог успеть!..
– Ты ни в чем не виноват, – быстро сказала она, – жизнь не
знает сослагательных наклонений.
Про эту жизнь, которая “не знает сослагательных наклонений”,
он был наслышан. Только что по всем телевизионным каналам отгремели поминки по
тирану, почившему полвека назад, и во всех репортажах, зарисовках и
“документальных детективах” то и дело употреблялось это самое “сослагательное
наклонение”, – а вот если бы телефон позвонил, охранник зашел, да еще почту
привезли, может, он еще и очухался бы, тиран-то!..
Неизвестно почему вспомнив про телевизионные поминки,
Троепольский пришел в бешенство.
Если бы не вспомнил, не пришел бы, но жизнь не знает
сослагательных наклонений. Лицо у него изменилось.
– Ты что? – испуганно спросила Полина. Гуччи заскулил еще
тревожней и затрясся еще сильнее. Элегантное полосатое пальтецо его пошло
складками.
– Ничего! Федьку прикончила какая-то сволочь, а ты –
компьютер! Да при чем тут компьютер! Ему полголовы снесли до… до костей, до
мозгов, ты понимаешь это или нет?! Дура! И они решили, что это сделал я,
понимаешь?! Я! Что это я подошел к нему сзади, когда он за компьютером сидел,
что я с собой топор принес или что там, что я… Федьку!
Он сорвал очки и швырнул их в сторону кровати. Полине
показалось, что еще секунда, и он ее ударит, или начнет биться головой о стену,
или заплачет – потому что глаза у него стали дикие, она никогда не видела у
него таких глаз.
Лучше бы ударил.
– У него в двери даже замок… дерьмо, а не замок! Он же ни о
чем никогда не думал! И какая-то сволочь его по голове… когда он не видел! Он
спиной сидел! А они решили, что это я!..
Полина спихнула Гуччи на императорское покрывало – от ужаса
уши у песика сложились, как крылья, – проворно поднялась и обняла Троепольского
вместе с его слезами, гордостью, горем и желанием немедленно перегрызть горло
хоть кому-нибудь, ей, к примеру.
Он выворачивался. Ругался. Он стискивал зубы и обзывал ее, и
прятал лицо, и злобно и коротко дышал, но она пересилила его.
Он перестал вырываться, обнял ее за шею – он всегда так
обнимал ее, как маленький, – и некоторое время они постояли молча. Ладони,
державшие ее шею под волосами, были влажными и жесткими.
– Я найду того, кто его… ударил.
– Конечно.
– Я найду и убью его.
– Найдешь и убьешь.
– Сам. Потому что менты все равно никого и ничего не найдут!
Полина тоже была абсолютно убеждена, что никого и ничего не
найти, именно поэтому ей так важно знать, трогал ли Троепольский Федин
компьютер!
– Я не понимаю, зачем? – вдруг с силой произнес он. – За
что, я не понимаю?! Федька! Он безобидный, как… дождевой червяк, черт возьми!
Он вообще никогда ни во что не вмешивался, он за дверь всегда выходил, когда я…
на Марата орал или на Сашку!.. – Тише.
Даже сейчас, в горе, и неизвестности, и потрясении, ей
трудно было обнимать его… просто так. Слишком давно и слишком всерьез он был
“мужчиной ее жизни”, чтобы она могла взять и “выключить” все свои мысли о нем,
все тяжкие думы о том, что все могло быть совсем по-другому, только захоти он,
чтобы так было. Его вирус, когда-то отравивший ей кровь, никуда не исчез,
она-то это точно знала! Лучше б ей не знать.
Она знала, как он спит, как целуется, какие у него зубы и
волосы на груди. Она знала, как он ест, – все равно что, лишь бы быстро и
запивать молоком. Почему-то он все запивал молоком, даже водку, это было очень
смешно, и очень по-детски, и нравилось ей, потому что ей все в нем нравилось!
Она знала, каково это – заснуть и проснуться рядом с ним, в его запахе, тепле,
в его мыслях, – они все были о работе и только одна – о ней, Полине. Но ей и
одной было достаточно, правда!
Как-то сразу, в самом разгаре их романа, он понял, что на
этот раз все гораздо серьезней, чем обычно, а дальше станет еще серьезней, и осторожно
и нежно свел все на нет, как будто создал оптический обман – вроде ничего не
меняется, и каждый новый день повторяет предыдущий, а когда она очнулась, он
был уже далеко. Не вернуть.
Впрочем, его нельзя было вернуть, если он сам не хотел
возвращаться, а он не возвращался никогда. Только вперед! Всегда.
– Ты что? – Кажется, он вдруг уловил ее напряжение, потому
что отодвинулся и глянул ей в лицо.
Полина улыбнулась принужденной фальшивой улыбкой, взяла его
за запястья и осторожно развела руки.
Он посмотрел на нее серьезно, моментально догадавшись, в чем
дело. Он всегда и обо всем сразу догадывался – по крайней мере, о том, что
касалось Полины.
– Брось ты, – сказал он негромко. – Нет.
– Что – нет?
Все нет. Нет. Один раз она уже это проходила.
С нее хватит.
Слишком близко он опять оказался и слишком… не вовремя.
Никогда и ничего между ними не было возможно, а сейчас стало невозможно вдвойне
– из-за того, что она знала, а он не знал.
Из-за Фединого компьютера. Из-за врага, неизвестного и
оттого еще более опасного.
Троепольский вдруг обо всем позабыл – о раскуроченной
Фединой голове, о собственном малодушии, о сослагательном наклонении, поминках
тирана, о страхе и бессилии, которого он никогда не испытывал раньше. И о
запахе тюрьмы позабыл, и о том, что должен спешить.
Очень давно он был с ней наедине. Тысячу лет назад, а может,
десять. “Чашка кофе в середине рабочего дня” не в счет, а именно это он
практиковал в последнее время…
