– Я отвезу тебя в больницу, куда, куда!
– Мне не надо в больницу!
– Полька, все, хватит. С глазами шутки плохи.
– Все в порядке с моими глазами.
– Это точно.
Он стремительно поднялся, чуть не опрокинув стул, подошел и
опять прижал к ее скуле свой носовой платок, только другой стороной.
– Все еще идет? – спросила Полина тоненьким голосом.
– Идет, твою мать! И я сейчас отвезу тебя в больницу!
– Я не поеду ни в какую больницу.
– Ты дура, – сказал он обидно, но руки не отнял, и еще
некоторое время они постояли молча и очень близко друг к другу. Полине
показалось, что он ее утешает – впрочем, она всегда выдумывала про него невесть
что, хоть и видела его насквозь.
Лечебная собака больше ее не лизала, только коротко и часто
дышала. Троепольский чуть не задевал ладонью ее мокрый нос.
– Я не верю, что это кто-то из наших, – вдруг сказал он,
рассматривая этот нос. – Просто быть такого не может.
Полина точно знала, что “это” как раз кто-то “из наших”.
– Выходит, и Федьку убили тоже из-за этого проклятого сайта!
Она перехватила Гуччи и свободной рукой поплотнее прижала
ладонь Арсения к своей щеке.
– Я все-таки отвезу тебя в больницу, – сказал он устало, – и
не спорь со мной.
– Я поеду домой, и не спорь со мной.
Вот и поговорили. Впрочем, они почти всегда так говорили.
Хохлатая собака скосила глаза, высунула розовый длинный язык
– Троепольскому показалось, что высунула специально, чтобы подразнить его, –
потянулась и лизнула его в запястье. Он поморщился.
– Я нашла телефон.
– Какой телефон?
– Ты велел мне найти телефон, по которому Федька сначала
звонил, а три дня в феврале не звонил. Я нашла. Что мне с ним делать?
Троепольский изумился и отнял руку от ее щеки.
– Когда ты успела?
– Вечером. Это оказалось проще, чем я думала. Когда все наши
телефоны я вычеркнула, там осталось всего несколько.
– Мобильный или городской?
– Мобильный. Ты запишешь?
– Ну, конечно. Хотя после… сегодняшних событий… Вряд ли эта
баба имеет какое-то отношение к его смерти.
Полина сразу знала, что она не имеет никакого отношения, но
была рада, что Арсений отвлекся на свои “дедуктивные методы”.
Придерживая веко его носовым платком, она подняла на стол
свою сумку, покопалась в ней – Троепольский наблюдал за Полиной со странным
выражением лица, – достала длинный белый лист. Он был весь исчеркан красным и
черным маркером.
– Вот, – сказала Полина с гордостью. – Я все обвела. Видишь,
он ей по три раза в день звонил.
– Вижу, – согласился Троепольский, взял у нее лист, свернул
его несколько раз и сунул в задний карман джинсов. – Полька, пойдем ко мне. Ну,
ко мне ближе! Куда ты сейчас попрешься, в два часа ночи с разбитой физиономией!
Ты на чем? На метро, что ли?
– На машине. Он удивился.
– Я же увез твои ключи!
– У меня всегда есть запасные.
– Гениально. Поедем ко мне. Спать хочется, и вообще…
– Ты ужасный эгоист, – непонятно зачем сказала Полина, –
тебе хочется спать, и я должна почему-то ехать к тебе!..
– Потому что одну я тебя не отпущу и в твои Кузьминки не
поеду. Как я оттуда буду выбираться? На твоей машине до первого гаишника?
– Тебе надо купить свою машину.
– Хорошо, – ответил Троепольский любезно, – но только утром.
По ночам их не продают. И не возражай мне, ради бога, я устал как собака!
И тут он повернулся и куда-то ушел. Полина осталась одна в
“большой комнате”, где работали программисты и кодеры. Нет, не одна, с собакой
Гуччи на руках. Песик смотрел на нее укоризненно, очевидно, удрученный
Полининым несовершенством.
Полина рассеянно погладила Гуччи по прическе и оглядела
стол, за которым только что сидел Троепольский, а до этого сидел кто-то,
ударивший ее прямо в лицо, в глаза, в скулу.
Стол как стол, ничего особенного, “улик” никаких,
“вещдоков”, как это ни странно, тоже. Полина потрогала выгнутую спинку
компьютерной мыши, передвинула стопку дисков – карандаш покатился, и она его
поймала.
– Полька, давай. Пошли.
Полина рассматривала карандаш. Самый обыкновенный, гладкий и
деревянный.
– Полька! – А?..
– Пошли. Третий час ночи!
Она еще посмотрела на карандаш и сунула его к себе в сумку.
Он может ничего не значить, а может – все на свете.
Ей нужно домой, а вовсе не к Троепольскому. Ей нужно узнать,
кто писал черным маркером “Смерть врагам” и как попал к Троепольскому в спальню
договор с Уралмашем.
Если она все думает правильно, значит, она знает, чей
карандаш выкатился из-за стопки дисков на столе Вани Трапезникова, и осталось
узнать совсем немного.
* * *
Три часа, оставшиеся до утра, они почти не спали.
Полине было больно, и она маялась, так и эдак пристраивая
голову, но пристроить не могла. Как только глаза закрывались, из темноты сразу
появлялся кулак, летящий прямо на нее. На этот раз в нем был зажат карандаш,
который метил ей прямо в зрачок, и она отдергивала голову в ужасе, понимала,
что теперь-то уж точно не спастись, ни за что не спастись!.. Глаза слезились и
казались странно горячими – прав Троепольский, надо было ехать в больницу,
делать рентген, ночевать на продавленной больничной койке, ждать уколов – от
всего этого она точно к утру померла бы!
Кроме того, Троепольский мешал ей ужасно. Изо всех сил она
старалась не возиться, не двигаться и по возможности вообще не дышать, потому
что он был слишком близко – на соседней подушке. Она знала, что он не спит, так
же, как и он знал, что она не спит, но оба делали вид, что спят, – очень мило.
Часов в шесть она поднялась. Собака Гуччи, ночевавшая в
кресле, встопорщила уши, зевнула, выбралась из-под клетчатого пледа и
немедленно начала дрожать.
– Ты что? – не открывая глаз, спросил Троепольский.
– Мне надо домой, – пробормотала Полина виновато и натянула
джинсы, – у меня очков нет, а я без них ничего не вижу.
– Ложись, – приказал он, – и не ерунди. Наденешь мои, они
тебе подходят.
Это было абсолютно верно – его очки ей подходили.
