– О! – бодро воскликнула Натали. – Опять двери перепутали?
Или чего? Окна?
– Здрасте.
– Привет. Вов, чего ему надо?
– Говорит, что тебя ему надо. Это кто ж такой? Кавалер
новый?! Ты смотри, Наташка, в своей больнице, я тебя предупреждал!..
– Да-а ладно, – кокетливо протянула Натали, мельком
взглянула на себя в зеркало прихожей и поправила челочку, став еще неотразимей.
– А вы кто?
– Я никто, – быстро сказал Троепольский. – То есть меня
зовут Арсений Троепольский, и в соседнем подъезде живет мой заместитель, и… то
есть все это неважно. Помните, когда я дверью ошибся, вы мне сказали, что здесь
нет никакого Феди, а всем сегодня Федю подавай. Помните?
– Да ничего я не помню.
– Как не помните?! Я пришел, а вы сказали, что…
– Да откуда я помню, что я сказала! Мало ли чего я говорю!
Верно, Вов?
– Это верно, – неожиданно подтвердил Вова, – чего она только
не говорит!
– Постойте, то есть вы хотите сказать, что никто, кроме
меня, в тот вечер не спрашивал Федю?!
– Спрашивал, – с удовольствием отозвалась непосредственная
Натали. – Все как с цепи сорвались, всем Федю надо было, а у нас никакого Феди
нет и не было отродясь. Вов, ты с суток пришел и спал, и я думала – разбудят
мне мужика, так я им!..
– Постойте, – опять попросил Троепольский, – значит, кто-то
приходил к вам?
– А ты кто, мужик? – Вова опять почесал свою майку и
призадумался. – В том подъезде вроде труп нашли. Это чего? Твой, что ли?
– Не мой, – отрезал Троепольский. – Мой еще не нашли.
– Так это чего? Из-за того… убиенного, что ли? А вы откуда?
Из милиции? Если из милиции, покажите документ, и все равно я протоколов
подписывать не буду и в понятые не пойду! Вов, чего ты смотришь-то? Зачем он
приперся?
– Да я затем приперся, – заорал Троепольский, – что Федя
Греков, которого убили, мой друг! И не надо мне, мать вашу, никаких протоколов!
Мне надо, чтобы вы мне сказали, кто еще в тот день ошибся дверью!
– Так откуда ж я знаю кто! Мне по именам спрашивать некогда,
время у меня не казенное, а свое, и дома я отдыхаю и по именам никого не
спрашиваю!
– А чего? – Вова посмотрел на него сочувственно. – Правда,
что ли, товарищ твой… помер, типа?
– Типа, помер, – согласился Троепольский.
– А ты чего? Хочешь узнать, кто его на тот свет проводил?
– Хочу, – признался Троепольский.
– Ишь ты, – восхитился Вова, – в очках, а хочет узнать! Ну,
проходи тогда, что ли.
– А здесь нельзя?..
– Так чего здесь! Тогда там удобней. Троепольский покорился
и “прошел”. Куртку он снимать не стал и портфель тоже не оставил в прихожей. В
квадратной комнате лежал квадратный ковер, стояли распахнутая тахта, утлый
столик на колесах, и еще висел коврик на стене, а на коврике… алюминиевая
шашка. Там, где полагается быть драгоценным камням, рукоятка была раскрашена
разными красками. Красота.
– Садись, – пригласил Вова и вытащил из-за спины табуретку и
воздвиг ее неподалеку от столика. – Может, водки выпьем?.. Раз уж товарища
твоего… на тот свет, короче…
– Какой еще водки?! – громко закричала из кухни бдительная
Натали. – С утра пораньше! Тебе бы только повод! Так и будешь ее трескать!..
– Да не трескать, а за упокой души всегда!..
– Да ты и так всегда!..
– Наташка! Замолкни!
– Не стану я молчать! С утра водку! Допьешься до белой
горячки!
– Я свою меру знаю!
– Знаю, как ты знаешь! А кого в прошлую среду Митяй на себе
принес? Стыдоба какая, перед людьми-то!
– А что? Твои люди не пьют?!
– Да все люди как люди пьют, один ты, как буйвол меченый!..
– А в гадюшнике твоем больничном не пьют?!
Там все ангелы небесные с крыльями?
Троепольский, растерявшийся было в начале дискуссии,
неожиданно осознал, что, если немедленно не возьмет инициативу в свои руки,
дело может кончиться скверно.
– Так кто приходил-то?! – в потолок громко крикнул он, и все
неожиданно смолкло.
На пороге комнаты показалась Натали с чайником в правой руке
и не слишком чистым полотенцем в левой.
– Куда?
– К вам, – с нажимом сказал Троепольский и вытащил сигареты,
– в тот вечер, когда я ошибся дверью. Кто еще?
– Чаю будете пить?
Троепольский сказал, что “чаю” он пить будет, решив, что в
противном случае гостеприимная хозяйка непременно обидится.
На утлом столике образовались чашки с блюдцами,
пластмассовая желтая сахарница в виде груши – полгруши снималось, а из
оставшейся половины надо было вычерпывать сахарный песок, – темное варенье в
вазочке синего стекла и печенье “Юбилейное” в пачке. Натали проворно накинула
на тахту покрывало, посмотрелась в полированный сервант, опять поправила
челочку и разлила чай.
Троепольский посмотрел в свою чашку с блюдцем. В желтой
жидкости болтались черные чаинки, а на блюдце был почему-то рассыпан сахар. То
ли он сам его рассыпал, то ли он всегда там был. “По жизни”, как теперь принято
выражаться.
Вова тоскливо поглядел в свою чашку с блюдцем, зачем-то
взболтал чай, сунул чашку на столик и сказал с тоской:
– Э-эх!..
– Пей, пей, – посоветовала Натали, – вкусно, если с
булочкой. Хочешь булочку? Или печеньку? А вы, – это уже Троепольскому, – зря
пришли. Никого вы не найдете. Уж раз убили, то и убили, так я считаю. Судьба
такая. Нынче всех убивают, а вчера какая-то старуха квартиру свою подожгла,
“Дорожный патруль” сказал.
– Да не подожгла она, а баллон рванул там! Как это вы, бабы,
слушаете! Вам одно говорят, а вы все о другом!..
– Да не баллон, баллон рванул, где дедок заснул, пьяненький,
и сигарету не потушил, а бабка сама квартиру подожгла, чтобы она дочери ее не
досталась.
– Точно!
– Так я про что и говорю! Представляете, – это опять
Троепольскому, – вот только что “Дорожный патруль” сказал, что бабка сама свою
квартиру спалила, потому что дочь ее выселяла. А бабка решила, что лучше пусть
сгорит она, только дочь все равно ничего не получит! И подожгла. Керосинцу
запасла, полила все, да и кинула спичку.
– Во зараза какая, пенсионерка-то!
– Ой, кто бы говорил!.. Твоя-то мамаша в прошлом году на
лестнице меня чуть до смерти не убила!
