Они уставились друг на друга.
– Ты чего? – испуганно спросил Марат. – Ты чего, Сашка?
– А… ты чего?
– Я ничего, – выпалил Марат, – я… поговорить пришел.
– О чем?
– Да так… О делах. Мне поговорить с тобой надо. Саша
распрямился и посмотрел на Марата, а потом на дверь. “Вилку в розетку он не
воткнул”, – отметил Марат.
– Тебя… Полина прислала?
– Почему Полина?
– О чем говорить-то?
– Саш, – сказал постепенно пришедший в себя Марат. – Ты
чего? При чем тут Полина? А под стол ты зачем полез?
– Ты меня напугал.
– А шнур зачем из розетки выдернул?
– Шнур сам выдернулся, – заявил Сашка уверенно. – Я давно
хотел электрикам сказать, чтобы переделали. Сижу целыми днями, не шевелясь,
блин! чуть ветер дунет, из розетки все вываливается.
Марат в это не особенно поверил.
Ремонт был сделан совсем недавно, и Троепольский, которому
было почти наплевать на кресла, ковры и стены, удавил бы любого электрика, если
бы где-то что-то вываливалось из розеток.
Некоторое время они рассматривали друг друга, словно увидели
впервые в жизни.
– Ты… садись, – предложил Белошеев. Байсаров потоптался и
сел.
– О чем ты хотел говорить?
Марат уж и не хотел говорить ни о чем, так странно все это
было, но вспомнил, что Троепольского нет, и еще, что, как только он вернется в
свою комнату, придется опять сидеть в одиночестве и все думать о том, что он
знает – только он один, больше не знает никто! Он должен рассказать. Прямо
сейчас.
– Саш, я Троепольскому хотел, а его нет… Федька, когда на
работе был в последний день…
– Что? – Голос у Белошеева был настороженный.
– Я по коридору шел, а они… в его комнате разговаривали. Он
ему сказал: “Только посмей, и я тебя убью”. А назавтра макет пропал и Федьку
убили.
– Кто сказал?!
– Федька сказал.
– Кому?!
Марат вздохнул и посмотрел на потолок. Потолок был натяжной,
последний писк моды.
– Сизову. От Федьки потом вышел Сизов, а больше никто не
выходил.
Выговорив все это, Марат совсем приуныл.
Пока он никому не рассказывал, это как бы не имело значения,
отдавало киношным детективом и придуманными страстями. Сейчас, в эту самую
секунду, сказанное вдруг стало “фактом”, “доказательством”, “обстоятельством” и
еще чем-то значительным. Теперь факт нужно разбирать, доказательство
доказывать, обстоятельство учитывать – и не было пути назад!
А Марат хотел, чтобы был. Он вообще очень хотел, чтобы все
стало, как было до Фединой смерти. Он даже обижался на Федю за то, что тот
помер и испортил им жизнь. Так все было легко и приятно до того, как он помер!
– Федька угрожал Сизову?! – не поверил Сашка. – Этого быть
не может! Они друганы уже сто лет!
– Вот именно.
– А… точно он говорил? Или, может, телевизор работал?
– У Федьки в комнате телевизора нет. Он говорил, точно.
Саша встал, перешагнул через выдернутый из розетки шнур и
стал ходить по кабинету. Вид у него был как будто радостный, или Марат
ошибался?.. Радоваться-то особенно нечему.
– Надо шефу сказать, – выговорил наконец Сашка. – Конечно,
надо.
– Ты думаешь…
– Да ничего я не думаю! Но шефу надо сказать.
Это Марат и сам знал.
– Они столько лет вместе работают, Сашка! И так, ни с того
ни с сего… все на фиг послать?! Быть не может!
– Почему ни с того ни с сего… Может, деньги не поделили или
еще что-то.
– Что они могли не поделить? При чем тут деньги?! Марат уже
почти кричал, потому что мысль о том, что все разваливается, прямо на глазах
разваливается, рушатся… он подумал бы “идеалы”, если бы мог так подумать – эта
мысль была невыносимой. Рушится мир, который был правильно и надежно устроен.
Троепольский, Сизов и Греков казались ему… кем только они
ему не казались! Они были старше, умнее, опытнее, они были успешны именно в том
деле, которое представлялось Марату самым лучшим и важным из всех, придуманных человечеством.
И еще он думал примерно так: что там врут про то, что жить
плохо и все начальники – жулики и бандиты?! Жить хорошо – интересно, весело! –
когда есть чем заняться! Марату было чем заняться, потому что существовали
Троепольский, Греков и Сизов. Они были его начальниками, но вовсе не жуликами
или бандитами. Марат получал зарплату, о которой его недавние однокурсники еще
только видели сны! Когда закончились три месяца испытательного срока и Сизов
объявил, что его принимают на постоянную работу, он был счастлив, он звонил
матери и так орал, что та перепугалась, и не спал полночи, все строил карьерные
планы и крутился на узком диване от нетерпения, так ему хотелось немедленно
броситься их реализовывать!
– Десять лет все было в порядке, да? А теперь они не
поделили! Так не бывает!
– Откуда ты знаешь, как бывает? И потом… о чем еще они могли
говорить?!
– Понятия не имею! – заорал наконец Марат.
– Вот и я не имею. Но Троепольскому надо сказать. – Белошеев
подумал и добавил: – Вот он приедет, и скажи. Не сдрейфь только.
– Ладно.
– Не ладно, а скажи!
– Да скажу!
Ничем не помог Марату этот разговор, только еще больше его
взбудоражил, и в желудке от него почему-то стало гадко, словно Марат целый день
глотал не кофе, а смолу.
Белошеев быстро соображал. Хорошо, что Марата принесло с
такими известиями.
Пожалуй, финал всей драмы станет даже более феерическим, чем
Саша планировал поначалу. Пожалуй, несколько оглушительных аккордов еще можно
будет добавить, и он окажется не просто победителем, а единственным
победителем, потому что теперь он знает, что нужно, чтобы добить их – всех
сразу.
Нет, не всех. Тех, что остались в живых.
* * *
Троепольский скатился по ступенькам, выискивая свою – то
есть Полькину – машину. Телефон зазвонил в самый неподходящий момент, когда он
балансировал на краю огромной снеговой лужи. Он полез в карман, баланс
нарушился, и Троепольский со всего размаху шлепнул в самую середину. Кроссовок
моментально промок, и носок промок, и мокрым холодом обожгло ногу. А, черт
побери!..
