– Жаль, что ты уже уходишь.
Он приостановился и посмотрел на нее:
– Ну, конечно.
Сбежав на два пролета, он нажал нужную кнопку на телефоне,
истово надеясь, что трубку возьмут.
Лера, одна в пустой квартире, села было на диван, и тут же
брезгливо пересела в кресло. Надо поменять белье. Интересно, где в их квартире
чистое белье?..
Она посидела некоторое время, прислушиваясь к дробному
топоту на лестнице, а потом, когда хлопнула дверь подъезда, взялась ладонями за
щеки и пробормотала, глядя перед собой:
– Все правильно. Все совершенно правильно.
* * *
Федю похоронили. Через три дня снег, растаявший было под
непрерывным моросящим дождем, повалил снова. На улицах стало белым-бело, как
перед Новым годом, детей везли на санках, дамы нарядились в шубы и шапки, и
только отдельные энтузиасты, очевидно, твердо уверовавшие в календарь, шли по
улице в весенних куртках. Носы и руки у них были красные.
Троепольский, приехавший на работу на своем личном звере с
мордой ягуара на капоте, никаких трудностей с погодой больше не испытывал и
очень этому радовался.
У него осталось всего два несделанных дела. Всего два – и
все станет ясно. С одним делом его сильно тормозил майор Никоненко.
Троепольский, не привыкший ни к каким бюрократическим проволочкам, только и
делал, что звонил ему, но майор на все его вопросы отвечал томным и скучным
голосом, что ничего пока не известно, потом сообщал, на чье имя составлено
завещание, а однажды рассказал басню о зайце и лисице. Заяц был нетерпелив и
потому погорел, а лисица, наоборот, очень терпелива, потому и победила.
Из вышеизложенного Троепольский должен был сделать вывод,
что необходимо быть терпеливым, чтобы не погореть.
Он старался изо всех сил, но ему нужно было точно знать –
кто. По ночам ему теперь снились кошмары, и, проснувшись в три часа ночи, он
даже не пытался засыпать, знал, что все равно ничего не выйдет. Утром на
четвертый день, когда он был в кабинете Сизова и обсуждал с ним новый проект –
обсуждали достаточно мирно, заорали только пару раз и матерились по очереди, а
не хором, – из селектора заструился волшебный голос Шарон Самойленко,
доложивший, что Белошеев ждет.
– Чего он ждет?
– Так вас.
– Кого – нас? – переспросил Сизов, а Троепольский в
нетерпении задвигал мышью по монитору.
– Так вас же. Или Арсения Михайловича.
– Где он ждет? – не отрываясь от монитора, спросил
Троепольский.
– Так в вашем кабинете!
– Так почему он в моем кабинете, когда я в кабинете у
Сизова?!
– Скажу, – подумав, заявила Шарон, и оба начальника
переглянулись.
Саша Белошеев возник на пороге через секунду, наверное, и
сам догадался, куда ему идти, без Шарон.
– Привет.
– Привет, Саш, – ответил Сизов, а Троепольский промолчал,
глядя в монитор, и Саша вдруг встревожился.
Троепольский мог орать, как ненормальный, материться,
ругаться, но он никогда не забывал здороваться и говорить “спасибо”.
– Арсений, мне нужно с тобой поговорить.
– Давай, – разрешил Троепольский после секундной паузы,
мельком взглянул на него и опять уставился в монитор.
– Прямо… здесь?
– Ну, пока я здесь, значит, здесь. Или ты хочешь пригласить
меня в ресторан?
Упоминание о ресторане тоже был странным, но отступать Саше
Белошееву было все равно некуда.
– Я от вас ухожу, – бухнул он. – Мне предложили… другую
работу.
Троепольский бросил мышь, так что она уехала по столешнице
довольно далеко, откинулся в кресле, а Сизов присел на край стола и выпрямил
спину.
Все в конторе знали – когда Сизов так выпрямляет спину, жди
беды.
“Они не могли ничего пронюхать, – пронеслось в голове у
Саши. – Если только сука Светлова не стукнула. Но она не должна стукнуть, он
сильно напугал ее, он знал это точно”.
Начальники переглянулись.
– Что за работа? – весело спросил Троепольский. – В райских
чертогах? Или в адском пламени?
– Почему… в чертогах? Или в пламени? – опешил Саша.
– Да потому что в этом мире ты работы себе больше не
найдешь, родной, – так же весело ответил Троепольский. – Кончилась твоя работа.
Станция Березай, хошь не хошь, вылезай.
Сизов слез со стола, обогнул Белошеева и стал у двери.
Это означало – дела плохи. Совсем. Саша был не дурак и
моментально это понял.
Значит, сука все-таки стукнула. Значит, проболталась.
Напрасно он не убил ее в туалете!
– Вы о чем, ребята? – спросил он и улыбнулся светлой
улыбкой. – Вы, часом, ни с кем меня не перепутали?
– А ты, часом, ни с кем нас не перепутал? – это Сизов
спросил. От двери. – Или ты думаешь, мы, канцелярские крысы, дальше
собственного носа ничего не видим? Только картинки красивые рисуем?
– Так сказать, тонкие художественные натуры? – это
Троепольский вступил.
Тут Саша допустил ошибку. Нужно было все отрицать, клясться,
кричать гневным голосом, что они оба сошли с ума, но он думал только о том, что
Светлова выложила им все, и теперь ему придется за это поплатиться – за ее
бабью дурость!
– Ты что?! – закричал он и покраснел. – Ты поверил во всю
эту чушь, да?! Ты поверил, что я бил, да?! Ты урод, если ты поверил! Ты что, не
знаешь, что бабам верить нельзя?!
– Каким бабам?
– Или ты думаешь, что, если ты ее трахаешь, она тебе правду
говорит, что ли?!
– Кто – она?!
– Да твоя Светлова! Это она тебе… набрехала на меня, а ты
поверил, да?! Она?!
– Я ничего не говорила, Саша.
Все трое, как по команде, повернулись и уставились на дверь.
В проеме стояла Полина Светлова с голой китайской собакой на
руках. Лицо у нее было бледное, не сошедший синяк отливал зеленым и желтым.
Саша Белошеев, хороший дизайнер и свой парень, проработавший
в конторе много лет, вдруг коротко хрюкнул, кинулся головой вперед, опрокинул
кресло, толкнул Сизова, который от неожиданности позволил себя оттолкнуть, и
вцепился Полине в горло.
Произошло короткое движение, кресло загрохотало,
Троепольский выбрался из-за стола, залаяла собака, и Саша вдруг вскрикнул:
– Ч-черт!
Он тряс изо всех сил рукой, на которой висела вцепившаяся
мертвой хваткой экзотическая собака Гуччи, а другой пытался душить Полину. Та
хрипела и вырывалась. Сизов подскочил и коротко двинул Сашу в челюсть. Тот
охнул, отступил и привалился к стене.
