Он выхватил из шкафа куртку, пошвырял в портфель какие-то
бумаги и выскочил в обширную “гостевую” комнату, где стоял круглый стол, висели
плакаты и всегда кто-то сидел на диване, с неудовольствием рассматривая
распечатки картинок будущего сайта.
Сайт в процессе работы над ним должен всех раздражать. Все
должны говорить друг другу, что “такого дерьма” раньше они никогда не делали,
что “заказчик козел”, что “шеф сам не знает чего хочет”. Все это считалось
залогом успеха.
Никто не сидел на диване, не обзывал заказчика козлом, и
вообще тишина стояла в конторе, как в лесу, даже “Рамштайн” никто не слушал.
Троепольский пролетел комнату с диваном, выскочил в коридор,
полный такой же похоронной тишины, и заглянул в комнату к Варваре. Она сидела
за компьютером, печатала так, что из-под пальцев искры летели, или это ее
знаменитый бриллиант сиял?
– Я уезжаю, – отрывисто сказал Троепольский, натягивая
куртку.
– Скатертью дорога, – отозвалась Варвара, не переставая
печатать.
– Я не приеду сегодня.
– Как хочешь.
– Если позвонят из Ижевска, перенеси все разговоры на
понедельник.
– Перенесу.
– А если Владимирова из “Муса-моторс”, найди меня, я ей
перезвоню.
– Найду.
– А если из Лондона, скажи, что я умер.
– Умер так умер.
– Варвара! – прикрикнул он, и она наконец-то мельком на него
посмотрела. И отвернулась.
– Не надо было брать тебя на работу, – сказал он жалостливо.
– Поздно, Вася, пить боржоми, – ответила она высокомерно, и
стало понятно, что мир кое-как склеен, и, конечно, еще много времени пройдет,
прежде чем и до того как, но все же надежда есть.
Задача у него была не из легких.
“Ягуар”, который придумала для него Полина и который он
любил страстной и пылкой мальчишеской любовью, моргнул круглыми глазами, когда
Троепольский разбудил его. Моргнул, и залился светом, и словно напружинил
мышцы, приготовившись к прыжку, – гладкий, длинный, дикий, может быть, отчасти
укрощенный, но вовсе не прирученный зверь.
Точно такой же, как сам Арсений Троепольский.
Внутри пахло кожей и еще чем-то волнующим – дальней дорогой,
быстрой ездой, ветром перемен, чем-то таким.
– Ну что? – спросил у “Ягуара” Троепольский. – Попробуем?
И вылетел со стоянки так, что гравий брызнул из-под колес,
брызнул, сыпанул по крышам и капотам других, унылых и неинтересных машин,
бросился в тесноту и давку Газетного переулка, всех растолкал, расшвырял,
вырвался на Тверскую и перепрыгнул Охотный ряд.
Он знал, куда ему нужно, очень приблизительно и несколько
раз промахнулся мимо поворота – вновь и вновь ввинчиваясь в плотный вечерний
автомобильный поток.
Солнце сияло. Машины, вымытые по случаю внезапно наступившей
весны, сверкали чистыми боками. Глазам было больно и приятно. Троепольский
считал повороты очень старательно, шевелил губами – ему было так страшно, что
нечто неопределенное мелко и пакостно тряслось то ли в груди, то ли в животе.
Наконец-то он попал, куда ему было нужно, и долго не мог
припарковаться, и тыкался вместе с “Ягуаром” то туда, то сюда, и ненавидел себя
за то, что собирался делать, и обругал какую-то тетку на “девятке”, и вдруг
заметил крохотный пятачок у самой вожделенной двери с латунной ручкой и зеленой
шторой изнутри.
“Ягуар” прыгнул на пятачок, приземлился на все четыре лапы,
присел, занял все свободное место и замер.
– Эй! – закричали откуда-то. – Здесь нельзя стоять!
– Да ну тебя, – под нос себе пробормотал Троепольский,
выбираясь из низкой машины.
– Уезжай, мужик, ты че?! Хочешь, чтобы я милицию вызвал?!
– Валяй, вызывай!! – в пространство рявкнул Троепольский,
потому что так и не видел того, кто кричал на него, и кричавший испуганно
примолк.
В два шага Арсений проскочил тротуар, полный людей и
весенней воды, и толкнул дверь с длинной латунной ручкой. За дверью была
зеленая учрежденческая аквариумная теснота, еще одна дверь, конторка, а за ней
рамка, а за рамкой внушительный милиционер. Почему-то Троепольский ничего
подобного увидеть не ожидал. Почему-то он думал, что просто пройдет внутрь,
вежливо спросит у кого-нибудь номер нужного ему кабинета, получит не менее
вежливый и вразумительный ответ, найдет нужную ему дверь и…
Что там дальше, за “и”, он не думал. И милиционера в рамке
не предполагал, хотя следовало бы.
Так. И что теперь делать?
Он постоял в тесном предбаннике, куда поминутно ломился
народ с Ильинки – представительные джентльмены, шикарные барышни, замусоленные
старики и старухи, госслужащие обоего пола в пиджачных парах, плащах и ботах.
Со всех сторон его то и дело толкали.
– Молодой человек, пройдите отсюда, вы мешаете.
Он сделал вид, что не услышал.
– Молодой человек!..
Он хотел было ввязаться в скандал, но раздумал. В конце
концов, у него была задача, и не в его правилах было отступать, так и не
попробовав ее решить.
Хуже всего, что он даже телефона не знает.
– Здесь есть… внутренний телефон?
– На стене справа. И пройдите, пройдите отсюда!..
Справа на темной полированной стене висел желтый
канцелярский телефон, по которому умоляющим голосом говорил бородатый мужик,
похожий на костромского лесника, а под ним помещалась полочка, а на ней
растрепанный репринтный справочник. Троепольский вытянул справочник. Мужик дико
взглянул на него, словно Троепольский совершил что-то неприличное, повернулся
спиной и заговорил еще усерднее.
“Общественная приемная” – было написано на первой странице,
и дальше четырехзначный телефон.
Потом шла приемная министра, потом еще какие-то приемные.
Троепольский долистал до отдела снабжения и начал сначала. “Лесник” все
говорил, кругло и умоляюще согнув огромную спину, как будто тот, с кем он
разговаривал, мог видеть, как “почтительнейше” он просит. Троепольский отвернулся
от него.
Нужный ему номер оказался на первой странице, и еще
некоторое время он ждал, когда договорит “лесник”, а потом, когда тот отступил,
вытирая вспотевший от почтения лоб, взял теплую, влажную, противную трубку и
набрал четыре цифры.
– Приемная Савельевой, – вежливо отозвались из трубки.
– Могу я поговорить… с Людмилой Васильевной? – запнувшись,
спросил Троепольский и услышал в своем голосе интонации “почтительнейшего”
просителя, и возненавидел себя за них, и выпрямил спину, и расправил плечи, и повел
головой.
