В трубке слегка удивленно ответили, что поговорить с
Людмилой Васильевной нет решительно никакой возможности.
– Меня зовут Арсений Троепольский, – быстро и твердо сказал
он, – а Людмила Васильевна сейчас на месте?
Трубка ответила, что на месте, но нет никакой возможности
переговорить…
– Нет, не “но”, – отрезал Троепольский, – передайте ей,
пожалуйста, что дело касается ее дочери Инны. Я не отниму у нее много времени.
– Минуточку, пожалуйста, – ответили в трубке все так же
бойко, но ему показалось, что голос стал чуть менее уверенным в том, что
никакой возможности нет переговорить с Людмилой Васильевной.
Тишина в трубке висела довольно долго, а потом спросили
очень решительно:
– Что там с моей дочерью? Вы кто?
– Меня зовут Арсений Троепольский, – начал он быстро.
Почему-то сразу захотелось оправдываться. – С Инной все в порядке. По правде
говоря, я с ней даже незнаком. Но…
– Незнакомы? – удивился голос.
– С ней знакома Полина Светлова, – заторопился он,
испугавшись, что трубку сейчас повесят, – а я… друг Полины.
Последовала некоторая пауза, а потом насмешливый голос
протянул:
– А-а, так вы и есть мужчина ее жизни, оказавшийся подлецом,
я пока все правильно понимаю?
– Да, – сквозь зубы сказал Троепольский, – правильно
понимаете.
– Что вам от меня нужно?
– У меня к вам просьба.
– Просьба? – перебил голос. – У вас? Ко мне?
– Я понимаю, что это смешно, конечно, – пробормотал он и
вытер лоб, совсем как давешний “лесник”, – но тем не менее мне обязательно
нужно с вами поговорить.
– Поговорить, – повторил голос. – Мне не хочется с вами
разговаривать. И потом, я занята. Очень.
– Людмила Васильевна, – крикнул он, отчаявшись, – мне очень
нужно! Это… важно. Очень.
– Очень важно, – опять повторила она и помолчала.
Троепольский тоже молчал, стискивая в кулаке растрепанные листы репринтного
справочника. – Ну хорошо. Я попрошу секретаря встретить вас. Вы где? В
проходной?
Троепольский признался, что в проходной.
– Ждите, сейчас она за вами спустится.
И он стал ждать. Думать о том, что именно он будет делать,
дождавшись, было никак нельзя, поэтому Троепольский старательно и вдумчиво
пересчитал все латунные штучки, на которых была натянута зеленая шторка, потом
все паркетины цвета желтого и следом все паркетины цвета коричневого.
Коричневых оказалось на две больше, и он начал считать снова. На этот раз
оказалось больше на три, и он бросил это дело. Потом он посчитал листы в
репринтном справочнике, который держал в руке. Страниц было двадцать семь.
– Господин Троепольский?..
– Да.
– Паспорт ваш дайте, пожалуйста.
Он суетливо полез в портфель, произвел там разор и
разрушения, дорылся до паспорта и протянул. Кому протянул, даже не заметил.
– Пойдемте.
– Светлана Михайловна, это к вам?
– К нам.
Милиционер оглядел Троепольского подозрительно – слишком
долго тот торчал у него на глазах, вызывая законные подозрения.
– У Людмилы Васильевны на самом деле очень мало времени, –
предупредила встречающая Арсения дама, – так что вы по возможности покороче.
Троепольский немедленно пообещал, что будет предельно
краток, и следом за дамой ступил из умеренно раззолоченного лифта на красную с
зеленой каймой ковровую дорожку – кремлевский стандарт и в Африке, наверное,
остается кремлевским стандартом, что уж говорить об учреждении. По дорожке,
мимо полированных ореховых дверей, дама впереди, Троепольский позади, они
добрались до точно таких же полированных ореховых дверей. На стене висела
черная с золотом табличка. Троепольский чувствовал себя ужасно.
Дверь в богатый канцелярским богатством кабинет была
распахнута. Троепольский глубоко вздохнул и сильно выдохнул.
– Людмила Васильевна?
– Да. Проходите.
Он зашел и остановился посередине – хозяйка кабинета
рассматривала его весело и сердито.
– Ничего, – вдруг сказала она, – ничего, пожалуй. Итак, что
вам от меня нужно? Зачем вы пришли, если даже незнакомы с моей дочерью?
И он рассказал – зачем.
* * *
Невесть откуда взялись тучи, и под вечер пошел дождь –
первый в этом году. Он был совсем весенний, сильный, почти отвесный. Крупные
капли стучали по подоконнику, и ветер налегал на стекла и грохотал железом на
крыше.
Дождь смоет остатки снега, сгонит мусор к водосточным люкам,
и утром окажется, что весна на самом деле пришла, и ничего нет лучше ее
прихода, который дает надежду, что все вот-вот начнется сначала.
Полина уныло посмотрела в свою кружку. Чай в ней почти
остыл, а заваривать свежий было лень.
Интересно, что делают люди, которые оказываются дома в шесть
часов вечера, да еще весной? Чем они занимаются? Полы моют? И еще совсем
непривычно, что завтра не надо идти на работу. Тогда как жить?
Полине Светловой не надо было идти на работу, а полы она еще
с утра перемыла, чтобы отвлечься от печальных и тягостных мыслей, похожих на
шиповниковый сироп в майонезной банке, который бабушка заставляла ее принимать
– по чайной ложке с каждой едой. От сладости сводило затылок и ломило зубы, и с
тех пор тоска для Полины всегда имела вкус шиповникового сиропа.
Гуччина миска попалась ей на глаза, когда она добралась до
кухни, и Полина решительно вымыла миску теплой водой, вытерла тряпочкой и
убрала подальше. Потом подумала и сунула ее в мусорное ведро. Еще подумала и
прикрыла миску, торчавшую из ведра, мятой газетой.
Вот так. Чтобы ничего не напоминало. Ни о ком.
В двух комнатах ее квартиры-распашонки было тесно и грустно,
и вещи громоздились как-то бестолково, и казалось, что их слишком много, и
вообще, решила Полина, тут все надо переделать. У нее раньше ни до чего не
доходили руки, потому что она все время работала, а теперь у нее просто куча
времени. Больше никогда она не станет вкалывать от зари до зари, и влюбляться в
начальников, и спасать их тоже, и чужих собак она брать не станет, ни за что!
Она теперь будет умной. С кого один раз содрали шкуру, в
другой раз не дастся.
Телевизор показывал кино про питерскую мафию, чуть не до
смерти прибившую какого-то журналиста, борца и творца. Полина немного
посмотрела про мафию. Актеры и актерки говорили ненатуральными голосами,
смотрели фальшивыми взглядами, совершали неестественные поступки – все ради
того, чтобы режиссер в обнимку со сценаристом доковылял до сколько-нибудь
правдоподобного финала. Когда стало ясно, что журналиста убить не удастся,
Полина переключила канал.
