"Гертруда и Роналд обвенчались. Счастье их было
безоблачным.
Что тут можно еще добавить?
Да, еще вот что. Через несколько дней граф был убит на
охоте.
Графиню поразила молнии. Дети утонули.
Итак, счастье Гертруды и Роналда было совершенно
безоблачным"
Стивен Ликок "Гувернантка Гертруда, или Сердце
семнадцатилетней”.
* * *
На глаза ему попалась красивая девушка, и он стал смотреть
на нее — чтобы хоть куда-нибудь смотреть! Кроме того, смотреть на нее было
приятно, она как будто из журнала выскочила.
Из такого — он пошевелил лбом, подгоняя умные мысли поближе,
— из такого… как это называется-то?
Ну, картинки красивые и на обложке непременно ангельское
личико, а по бокам заголовки: «Шестнадцать способов соблазнить шефа»,
«Роскошные ресницы — счастливая, судьба, новая удлиняющая тушь от…», «Весна —
время заняться фигурой», «Загляни ему в душу».
Последнее, про душу ему особенно нравилось, учитывая, что
путь то ли к этой самой душе, то ли к сердцу пролегал через желудок. Каково это
— заглянуть в душу через желудок? Красота небось откроется, ни в сказке
сказать, ни пером описать.
Как же называется-то это все?..
Ах, да? Глянец, вот как! Гламур, вот еще как.
Девушка, выскочившая из глянца или гламура, обежала свою
машинку, похватала с заднего сиденья сумочку, зонтик и еще что-то очень
дамское, побежала, на ходу натягивая обуженную донельзя светлую дубленку, не
глядя, вытянула руку с брелком. Машинка подмигнула фарами, как будто
попрощалась с ней.
Он зевнул, чуть не вывернув челюсть, и захлопнул рот — зубы
клацнули.
Спешит она. Торопится. На работу, должно быть, опаздывает.
Он подчиненных за опоздания гонял в хвост и в гриву, и мысль о том, что она
опаздывает, доставила ему удовольствие.
«Вот работала бы она на меня, — мечтал он. — Вот опоздала
бы, а я бы вызвал ее, и давай мозги вправлять! Я бы вправлял, а она бы
краснела, мялась, негодовала, стреляла своими глазищами. Шестнадцать способов
соблазнить шефа!..»
Но девушка повела себя странно. Она перебежала дорогу,
ввинтилась в толпу на троллейбусной остановке и на некоторое время пропала из
глаз. Он все смотрел, позевывая. Подошел троллейбус.
Он был переполнен уже в тот момент, когда подходил. Да еще
столько же народу, сколько было внутри, собиралось штурмовать его снаружи — и
глянцевая девушка тоже!
Он ее увидел. Сделав решительное лицо, она сунула под мышку
сумочку, получше укрепила в руке зонтик, одернула кургузый пиджачок и бросилась
на штурм.
Штурм был краток и страшен.
Все лезли, ругались, пихали друг друга локтями в бока,
тащили за одежду. Одежда трещала и рвалась. Лица наливались кровью и
ненавистью. На мокрый асфальт летели пуговицы и проклятия.
Троллейбус постоял-постоял, а потом вздохнул и поехал —
двери не закрывались, и от народа его кренило на одну сторону, вот-вот «рожки»
слетят.
И чего ей на машине не ехалось?.. Чего лучше, сиди себе,
слушай музыку, что-нибудь возвышенное и гламурное, к примеру, «тонкий шрам на
любимей попе, рваная рана в моей душе», подпевай да продвигайся потихоньку.
Лишь солнце взойдет, собирайся в дорогу и следом за ним
поезжай понемногу. Покуда вернется оно в небеса, объедешь ты в двадцать четыре
часа.
На самом деле — отличный лозунг для участников и
регулировщиков московского движения. Двадцать четыре часа в машине, и это еще
не предел! Вы можете сделать больше!..
Скособоченный троллейбус уехал, а он остался, и смотреть ему
стало не на что.
На кого-то она похожа, та странная девушка. На кого-то из
книжки или с картинки. А может, из телевизора.
Нет, он не мог вспомнить, на кого именно.
* * *
Человек, наблюдавший за ним издалека, усмехнулся, заметив
мечтательное выражение, мелькнувшее на простецкой и не отягощенной интеллектом
физиономии. Должно быть, мечтает, как тюлень на лежбище.
О чем может мечтать тюлень на лежбище?..
Этот тюлень сослужит свою службу, участь его решена. За
несколько вонючих тухлых рыбок он станет выделывать всякие трюки и фокусы,
крутить на носу мяч, беспомощно загребать ластами манеж и обиженно реветь, не
понимая, что происходит, когда его тушу поволокут на убой.
Жалко, конечно, — такой отличный экземпляр, еще не
подпорченный никакой цивилизацией! — но что поделаешь! Задуманное предприятие
потребует жертв. На роль жертвы тюлень подходил идеально.
Из подъезда вышла бывшая тюленева жена, посмотрела вверх —
на небо, посмотрела в стороны — на дома.
Посмотрела на тюленя, при этом лицо у нее приняло странное,
как будто жалостливое выражение, впрочем, едва заметное. Потом она мазнула
глазами и по его машине, совершенно равнодушно, впрочем. И наконец перевела
взгляд себе под ноги, прикинула, куда шагнуть. Как раз вовремя, потому что под
ногами у нее простиралась огромная лужа, плескалась и важно ходила в
асфальтовых берегах. На жене были короткие белые замшевые сапожки и некий
«макинтош», как определил он для себя, — что-то летящее, взмывающее, изнутри
подбитое тонким светлым мехом, а снаружи атласное, расшитое яркими восточными
цветами.
Тюленева жена была женщина со вкусом.
— Илюша! — негромко сказала она в сторону «мерина», в
котором вздыхал и ворочался тюлень. — Илюша!
Илюша, ясное дело, ни слова не слышал. Зевал по сторонам, и
радио у него играло громко. Почему-то все из их тюленьего племени обожают
именно громкую музыку и именно «мерины». В их тюленьи головы даже не приходит,
что музыка может быть тихой и ненавязчивой, а машина — не «мерин».
Жена вытащила из кармана волшебного «макинтоша» крохотный
белый телефончик на жемчужной петельке, как в рекламе, нажала кнопочку и стала
ждать.
Телефон соединился, тюлень заворочался и завозился с
удвоенной силой, нашел свой аппарат и спросил, кто там. Может, он как-то
по-другому спросил, но отсюда было плохо слышно.
— Илюш, — попросила жена в телефон, — подъезжай поближе.
Здесь такая лужа, я через нее не перелезу.
Илюша стал оглядываться по сторонам, очевидно, так и не
поняв с первого раза, кто именно его «вызывает». Она повторила еще нежнее:
— Илюша!
Тюлень наконец сориентировался во времени и пространстве,
потому что дорогущий тарантас заурчал, дрогнул, тихонько тронулся с места и
остановился прямо у ножек, обутых в белые замшевые сапожки.
