Анфиса вздохнула, искоса посмотрела на Наталью, которая все
пыталась втолковать покупательнице и Пете, продолжающему изыскательные работы в
своем носу, что вряд ли от витаминов он необратимо поумнеет, и продала средство
от головной боли и но-шпу.
За будущей гордостью отечественной науки Петей и его
высокообразованной мамашей уже выстроилась небольшая очередь. Наталья слегка
занервничала, но мамаша была кремень и позиций сдавать не собиралась. От
Натальи требовалось твердое обещание, что Петя поумнеет, как только «пройдет
курс», которое Завьялова дать никак не могла.
За аптечной дверью вдруг произошел какой-то шум, движение, и
девушка с зонтиком под мышкой тоненько взвизгнула, что-то загрохотало, и
охранник выглянул из-за своей загородки: глаза у него округлились, как у
маленького. Истерически задребезжал колокольчик, который заведующая привезла из
какой-то дальней поездки и пристроила над дверью, чтобы было «как в замке».
Петя внезапно вынул палец из носа, уборщица Нина истово закрестилась, а Наталья
Завьялова бедром задвинула кассовый ящик с деньгами и налегла грудью на
аппарат, закрывая телом аптечное достояние.
В аптеку ввалился молодой мужик в залитой кровью рубахе.
Ладонью он прижимал висок и щеку. Все шарахнулись от него в разные стороны, и
он как-то в одну секунду оказался в полном одиночестве в залитом солнцем
аптечном зале, и Анфиса видела только, что из-под его пальцев, как в
замедленной съемке, стекает кровь и большими каплями падает на недавно вымытый
Ниной пол. Капли шлепаются, как маленькие взрывы.
— Помогите! — прошептала рядом Наталья и зажмурилась.
Охранник с растерянным лицом неловко двинулся навстречу
истекающему кровью посетителю и еще вокруг оглянулся, как бы спрашивая у
притихшей аптеки, что теперь ему делать. С непривычки трудно убедительно
изобразить из себя Рембо, даже если все ждут от тебя именно этого!
Окровавленный мужик оторвал руку от щеки — кровь полилась
сильнее. Он досадливо смахнул ее ладонью, и она потекла у него по руке, прямо
за белую манжету рубахи. Его качнуло — все ахнули, — он схватился за белую
стену и устоял.
Потом обвел всех взглядом и рявкнул неприязненно:
— Ну?!
* * *
Мика задумчиво положила на стеклянный стол трубку и
посмотрелась в зеркало.
Трубка ее расстроила, а зеркало порадовало.
В трубке никто не отвечал, хотя должен был, а в зеркале
отражалась она сама и девушка, которая укладывала ей волосы. Мика очень любила,
когда ей укладывают волосы, и вообще парикмахерские она любила.
Фены гудели бодрым низким гудением, пахло какой-то специальной
«салонной» парфюмерией, музыка играла по-утреннему бодро, девушки порхали за
спиной, улыбчивые, любезные, ловившие каждый взгляд или самое смутное движение
клиента.
Проверяя это, Мика потянулась лениво и осторожно, выпростала
из пачки сигарету. Осторожничала не потому, что ногти были накрашены, а потому,
что ей нравилась… эта игра.
Фен, теплом обдававший затылок, моментально смолк.
— Пепельницу, Марина?
— Хотелось бы, — ответила Мика лениво, и та, что укладывала
ей волосы, оглянулась по сторонам. Подскочила другая, маленькая и чернявая, они
пошептались, и через полминуты пепельница была перед ней.
— Может, кофе? Иди чаю?
— Минеральной воды без газа, если можно, — попросила Мика
нарочито тихо, заставляя обеих нагибаться к себе, — не очень холодную. И с
лимоном.
— Одну минуточку.
Чернявая пропала с глаз, а вторая осталась и спросила
почтительно:
— Я могу продолжать?
— Конечно, — наслаждаясь властью, разрешила Мика, —
продолжайте, на самом деле у меня времени не так уж и много!
Времени у нее было сколько угодно, и на свою встречу она
вполне могла опоздать, но это была игра, и Мика самозабвенно в нее играла.
Сигарета хорошо пахла, тоненько дымилась, и фен опять
загудел, мягким теплом обнимая затылок и шею. Мика закрыла глаза.
Илья почему-то не отвечал на звонки, и это ее слегка
беспокоило, как беспокоит человека, лежащего в гамаке, звенящий в отдалении
комар. Вроде бы и не кусает, и не приближается вовсе, но даже просто мысль о
том, что прилетит и нарушит послеобеденную истому и гармонию, — отвратительна и
почти невыносима.
Мика не любила неудобств, ни крупных, ни малых.
Фен опять смолк, и она, не открывая глаз, вопросительно
подняла брови.
— Ваша минеральная вода, — прошелестели рядом, — и я хочу
вот тут чуть-чуть поправить. Можно?
Приятное звяканье ножниц, дрожание пряди у виска.
Мика приоткрыла глаза, но в зеркало смотреть не стала —
взглянула на свою руку, лежащую на ручке кресла.
Все отлично. Рука очень красивая. Косточки
тоненькие-тоненькие, кожа розовая и белая. Никакой грубости, самая изящная
работа. Кольцо… очень правильное. Белое золото, тонкая оправа, солидный
бриллиант.
Она, Мика, как раз из тех женщин, которым подают лимузины
прямо к ковровой дорожке. Каблучки которых никогда не месят земную грязь, а
пальчики не стирают пеленки и не зажигают газ под замызганным чайником. Которые
расплачиваются золотыми кредитными карточками — если вынуждены расплачиваться
сами, — и за которых платят по карточкам «Dinners Club» уверенные в себе,
глянцевые, подтянутые и загорелые мужчины класса «люкс». Которые живут только
на виллах с прислугой и держат очаровательных маленьких собачек, придающих им
особый шарм. Для собачек покупаются пальтишки и ошейники с бриллиантами.
Такие женщины имеют в своем гардеробе полтора десятка
«маленьких черных платьев» и столько же ниток натурального жемчуга разного
оттенка. Они не проводят все время в салонах и на пляжах, что за расхожие
глупости! Они заняты очень серьезными и важными делами, и эти дела отнимают у
них все свободное время. Они возглавляют комитеты по спасению тутового
шелкопряда и комитеты по освобождению женщин Буркина-Фасо от рабского труда.
Они помогают беженцам Ганы и обсуждают режим Уганды. Они борются за права своих
сестер, которые до сих пор томятся в гаремах и лишены возможности получить
профессию водителя-дальнобойщика. Оставляя на руках почтительных швейцаров
легкие шубки, они включаются в борьбу за права животных и спасают их от
варварского истребления! Они устраивают благотворительные приемы в фонд помощи
медузам Эгейского моря и замерзающим детям Чукотки.
Впрочем, в последнее время, Чукотка замерзать решительно
отказалась, пришлось даже отчасти переключиться на высыхающие реки Сахары.
Затем их, усталых и измученных, разбирают по домам водители
на лимузинах, и дома все повторяется вновь — доклад гувернантки о проделках
Фролушки и Аксиньи, доклад домоправительницы о поведении Чарли — «Чарлик,
прелесть моя, сколько раз я говорила, чтобы ты не грыз мамины туфли!». Доклад
садовника о том, что мимоза — «тудыть ее так!» — засохла. Фролушка в свои шесть
уже пробует курить, а Аксинья полила сиропом папин смокинг — «Сколько раз я
говорила, Галина Петровна, что детям не место в гардеробной!». Затем приезд
папы, маленькое черное платье, нитка жемчуга, вечеринка в «Царском селе» или
Дворянском собрании.
