— Хочешь колбасы? Докторской?
Анфиса немедленно согласилась, и Наталья соорудила ей
бутерброд, какие умела сооружать только она, — толстый кусок свежего черного
хлеба, очень толстый кусок «Докторской» колбасы и свежий огурец сверху.
Круглую, мягкую, как будто вздыхающую черную коврижку она каждый день привозила
из своего пригорода, и все аптечные «девушки» отрезали от нее по куску к обеду.
Анфиса всегда ленилась себе готовить и ела большей частью
только когда приезжала в Аксаково, к бабушке, где вечная и неизменная
домработница Клавдия всегда подавала полноценный обед, как это называлось в
семье. Зато Наталья поесть обожала — и одна, и в компании — и Анфису угощала.
При этом Наталья страшно расстраивалась, что «такая
толстая», и завидовала Анфисе, которая была «прелесть какая тоненькая».
Аптечный остряк программист Славик называл их «толстый и
тонкий», демонстрируя таким образом не только остроумие; но и знание
классической русской литературы, полученное в средней школе.
Остроумие Славика не мешало Анфисе с Натальей дружить, хотя
даже ее Анфиса не могла посвятить в свои тайны. Единственное, что было известно
подруге, это что у Анфисы богатая бабушка, живущая где-то за городом.
— Вкусно, — с набитым ртом сказала Наталья, — ужас как
вкусно! Вот скажи мне, почему все, что вкусно, вредно, а все, что полезно, —
невкусно? Чайку налить еще?
— Сиди, я сама налью.
Наталья со всех сторон любовно осмотрела бутерброд,
улыбнулась ему и еще раз откусила.
— У меня к чаю шоколадка есть, — похвасталась Анфиса. —
Съедим?
— Калорий больно много. И вообще сейчас пост. Я в прошлом
году на посту сидела, пять килограмм скинула.
— Так нельзя говорить, — сказала Анфиса серьезно. — Ты же
образованная, Наталья. Что это значит — на посту сидела! Ты что, милиционер?
— Почему милиционер, я не милиционер, — быстро отказалась
Наталья, — а только когда пост…
— Ну так и говори — соблюдала пост, а не на посту сидела!
— Тьфу ты! — обиделась Наталья. — А я-то решила, что…
— Сидеть можно на диете, — перебила Анфиса, — а пост надо
соблюдать.
— Ну ладно, ладно, вот в прошлом году я соблюдала пост и на
пять кило похудела! В этом году тоже собиралась, только Витька мне сказал, что
если я ему опять ни разу котлет не пожарю и он всю весну всухомятку…
Анфиса почти не слушала.
Натальиного Витьку она терпеть не могла, чего никогда не
скрывала. Бабушка Марфа Васильевна даже определение вывела для такой породы
мужчин.
Порода называлась «никчемушник» — потому что ни к чему не
нужен. Бабушка их терпеть не могла и всегда говорила, что эта порода получила
особенное распространение в последнее время, как декоративные собачки.
«Никчемушник» Виктор ничем особенным не был занят на работе,
ничем особенным не был занят после работы, как, впрочем, и по выходным и
праздникам. Свой драндулет он чинил лениво и неохотно, и посему драндулет также
лениво и неохотно ездил. Наталье приходилось все время уговаривать
«никчемушника», чтобы он заехал за ней на работу, особенно во вторую смену,
когда аптека закрывалась в десять, а идти по московским подворотням до троллейбуса
или метро было страшно. По магазинам он ходил тоже неохотно, объяснял это тем,
что к магазинам он «не приспособлен», жарко ему там и вообще как-то нехорошо
делается. Поэтому Наталья таскалась на троллейбусе с сумками — приспособлен или
неприспособлен, а поесть «никчемушник» очень любил и обижался, когда ему ничего
не давали или давали что-то не то.
Помимо прочих прелестей, существовала еще «никчемушникова»
мама, которая объясняла сыночку, что для такой простой девки, как Наталья, он
просто подарок судьбы и надо хорошенько подумать, стоит на ней жениться или не
стоит. Такого принца еще поискать, а Наталья кто такая? Да никто, провизорша в
аптеке, восемь тысяч получает!..
О том, что сам «никчемушник» ударно зарабатывает три, мама
скромно умалчивала.
— …а я ему на это говорю: Витюш, ну что ты все лежишь да
лежишь, давай сходим куда-нибудь, в бильярд, хочешь, поиграем, ты же любишь в
бильярд! А он мне на это — никуда я не пойду, одеваться надо, да и вообще у
меня машина вся разобрана, мне бы в гараж. А я знаю этот гараж!.. Машину не
соберет, только придет на рогах, а он когда на рогах…
— Наташка, — серьезно сказала Анфиса, — тебе его надо срочно
бросить. Знаешь, как это называется?
— Что? — перепугалась Наталья и от испуга откусила слишком
большой кусок. Щека у нее оттопырилась.
— Ну вот это все, чем ты занимаешься со своим Виктором?
— А что?
— Да ничего!
— И как это называется?
— Мазохизм, вот как. Медицинский термин.
— Да ну тебя, Анфиска, — возмутилась Наталья и захлебнула
бутерброд чаем. Чай был горячий и сладкий, и она от удовольствия зажмурилась и
еще посмотрела в кружку, сколько там осталось. Осталось довольно много, значит,
пока можно не спешить.
— Тебе хорошо говорить, ты вон какая красивая! И машину
водишь, и самостоятельная такая…
— Наташ, при чем тут моя машина? Ну и ты научись машину
водить, и тоже будешь самостоятельная.
— Да ладно! Где я ее возьму, машину-то? Зачем мне учиться,
если ее у меня все равно никогда не будет?
— Да почему не будет? Или у Виктора возьми, у него же есть!
— Так он мне ее и дал! Ни за что не даст!
— Брось ты его, — повторила Анфиса, — на что он тебе нужен?
Ухаживать за ним всю оставшуюся жизнь?! Вот радость какая.
— Да тебе, может, и никакой, а мне радость.
— Ну а тебе какая радость?
— Он на мне женится, вот какая.
— И дальше что?
— Что?
— Будет всю оставшуюся жизнь на диване лежать, а ты ему
котлеты жарить?! Он же ничего не умеет, и не выйдет из него ничего и никогда!
— А может, меня больше замуж никто не возьмет! — крикнула
Наталья страстно. — И что мне тогда?! Вон как Лена Андреева, до сорока лет в
девках, а потом в старухах?! Не хочу я так. Я хочу, чтобы у меня дом был, и
дети, муж!
— Даже такой?
— А чем он хуже других? Пить — не пьет особенно, машина у
него, мама с папой опять же, если с детьми пересидеть или что там…
— Ну понятно, — вздохнув, заключила Анфиса. Этому спору не
было ни начала, ни конца, и он мог продолжаться сколько угодно. — Значит,
поженитесь и через год разведетесь, ты останешься с ребенком, а он с машиной, мамой
и папой.
