— Алло, — сказал из телефона «частный номер» приглушенным
голосом Ильи Решетникова" — ты где?.
— Я здесь. — Она рывком сунула трубку обратно к уху и
замерла, стискивая сумку.
— Наталья, выходи. Ну что за ерунда, а? — спросил он
жалобно. — Я за тобой гоняюсь, как идиот, а на самом деле я не идиот, хоть,
может, и произвожу такое впечатление.
— Как… выходить? Куда выходить?
— Да на дорогу выходи! — сказал он нетерпеливо. — Попроси
водилу остановиться, и выходи.
— Зачем?
— Затем, что я хочу с тобой поговорить. Очень сильно хочу.
Поговорить, в смысле.
— А ты… где?
— На звезде, — произнес он раздраженно. — Я еду рядом с
твоей маршруткой, блин. Я тебя вижу. Ты сидишь за какой-то газетой.
Наталья моментально уронила сумку, неловко приподнялась и уставилась
в окно. Сосед с газетой двинул локтем, так что чуть не заехал ей в глаз. Ничего
не было видно, только непроглядная мокрая гадкая темень, кое-где размытая
мутным светом желтых фонарей. Какие-то машины и впрямь ехали мимо, и их было
довольно много. Дурацкая газета ей мешала, и она смяла ее рукой.
— Послушайте, женщина, что вы делаете?!
— Ты что…едешь за мной?
— Давай ты выйдешь, и мы поговорим уже, а?
— Я не могу, — неизвестно зачем пропищала она в смятении, —
я домой еду.
— Да ну тебя на фиг! — сказал он и пропал из трубки.
— Женщина, вы чего? Ненормальная, да?! Чего вы хватаете?!
— Извините, пожалуйста.
— Извиняться будешь в суде. Хватает она! Я читаю, а она!..
Маршрутка вдруг резко затормозила, так что граждане повалились
вперед, а потом назад, и странный старичок проснулся, и сосед выронил свою
газету.
— С ума сошел, твою мать?.. — заорал водитель. — Вчера, что
ль, права купил, твою мать?! Ездить сначала научись, мать, мать, мать!..
— Молодой человек, здесь дети!
— Да что вы напираете, вы не напирайте!
— Держитесь, держитесь, я вам не клумба!..
— Да что ж ты, гад, делаешь?! — надрывался водитель. —
Сволочи!.. Раз у них «мерины», значит, им можно все, да? А я твой «мерин» в
гробу видал!
— Мужик, мужик, ты на дорогу смотри! Смотри на дорогу, не
дрова везешь-то!
Маршрутка еще раз затормозила, вильнула и, съехав на
обочину, еще некоторое время потряслась по кочкам, а потом встала.
— Ну, я тебе щас! Ну, блин, щас я тебе покажу, как подрезать
на темной дороге! Козлина, блин!..
Граждане пассажиры привстали со своих мест, чтобы во всех
подробностях рассмотреть, как водитель будет показывать «козлине», что именно
следует, а чего не следует делать на темной дороге.
Все жаждали хлеба и зрелищ.
Прежде всего зрелищ.
Водитель наотмашь распахнул дверь — моментально потянуло
сыростью и запахом автомобильной дороги, — выпрыгнул и в свете фар перебежал к
обочине. Граждане пассажиры присобрались и поднапряглись.
Что там происходило на обочине, так и осталось неясным,
потому что заняло всего три секунды. Потом с лязгом отъехала дверь маршрутки,
сидящие близко подались назад, как в комедии положений, и молодой, наголо
бритый мужик всунулся в салон почти по пояс.
Наталья стянула с головы шапку и прижала ее к груди, как
последнее богатство бедной девушки.
— Здрасти, поприветствовал мужик собравшихся. — Наташ, ну
чего? Выходи давай.
Черная иномарка, перегородившая маршрутке дорогу, мерно
помигивала аварийной сигнализацией. Водитель на обочине курил папиросу, которая
скакала у него в зубах, словно он ее жевал. Двигатель стучал. Дождь моросил.
Машины неслись мимо.
В маршрутке было очень тихо.
Наталья приподнялась со своего места и полезла вперед с
извиняющейся напряженной улыбкой.
Про пакет с колбасой и хлебом, который держал странный
старик, она позабыла.
На полдороге Илья протянул руку в коричневой перчатке, и
схватил Наталью за запястье, и выдернул из людской плотности — вместе с ее
сумкой, телефоном и шапкой, прижатой к груди.
— Ну и отличненько, — сказал Илья и стащил ее со скользких
ступенек. Она покачнулась, и он сильно схватил ее за локоть. — Не обижайся,
мужик. Чего ж делать, когда надо!..
Это было сказано в сторону водителя.
— Да, ладно, — пробормотал тот и посмотрел на Наталью
странно, — я и не обижаюсь.
Илья выудил из кармана какую-то бумажку и сунул водителю в
куртку.
— Заправишься за мой счет, мужик. Ну, бывай. И на дороге
осторожно, мало ли козлов на «меринах»!..
Тут они улыбнулись друг другу, как парочка закадычных
друзей, встретившихся после долгой разлуки, и Илья с металлическим лязгом
захлопнул дверь. Граждане, ловившие каждое слово, отшатнулись и замерли внутри
салона, как рыбы в большом грязном аквариуме.
— Ну чего? — совсем отпустив водителя, спросил Илья. —
Поехали, что ли?
— Ку… куда?
Он вздохнул.
«Ну» не умеет он с женщинами! Не знает он, как с ними надо!
С той, которая ему помогала, было проще — она его совсем не волновала, и он ее
не волновал.
— Как ты меня нашел?
— Да чего тебя было искать-то?! Пошли. Давай мне сумку.
Господи, а пакет-то? С хлебом и колбасой?! Она совсем забыла
про пакет! Он так и остался у старичка.
— Илья, я забыла пакет, у меня там…
Он мягко вытащил пакет у нее из пальцев и сказал
проникновенно:
— Чокнулась совсем.
И пошел к своей машине. Пакет с одной оторванной ручкой он
тащил под мышкой.
Наталья смотрела на него во все глаза.
Маршрутка вырулила наконец, водитель посигналил, прощаясь,
Илья, не выныривая из багажника, махнул рукой в ответ. Пассажиры таращились в окна,
некоторые даже со своих мест встали.
Выходит, пакет-то она забрала?!
Ее сосед, удрученный всем увиденным, не к месту и не ко
времени размякший, вспомнил свою Верку, и как все у них было, и как он ее
любил, и как она его любила, и как в парке однажды он отогнал от нее какого-то
алкогольного стручка, и потом свадьбу играли, и целовались в огороде, чтоб
мамашка не застукала, а строгая была мамашка!.. Куда все делось, почему ушло? И
лет-то им немного, ему сорок, а ей… сколько ей-то? Тридцать восемь, что ли? Или
тридцати семь?.. Вот и лет немного, а вон какая жизнь вышла — скучная, убогая,
нерадостная, унылая, как кастрированный тещин кот. И ведь не денешься никуда,
куда ж деваться-то, когда квартиру на комбинате «на семью» получали, и пацан
растет, отца, правда, не уважает, но ведь свой пацан-то, единственный!
