Он потрогал плечо и, ощутив выступающий бугор аккуратной повязки, подумал об Анне Баррет. Ему припомнились ее нежные прохладные руки во время перевязки и внимательные зеленые глаза, когда она осматривала его рану. От нее пахло солнцем и розами, а стройная, ладная фигурка так горячила кровь, когда она к нему наклонялась ближе. Так близко, что он мог обнять ее за талию, притянуть к себе, поцеловать...
Со своими сияющими каштановыми волосами и бледной кожей, с полными розовыми губами, которые так и манили, словно вопреки колючему отчуждению, Анна была очень красивой женщиной. Роб слыл многоопытным ценителем женской красоты, и его сразу, с самого момента их первой встречи много месяцев тому назад, к ней потянуло. Под ее холодностью пряталась настоящая страсть, манящий огонь.
Но недоступный. В Соутворке все знали, что она не желает никого, ни мужчин, ни женщин. Она возвышалась над всеми, холодная и сверкающая, как Полярная звезда. Тем, кто осмеливался попытать счастья, было со смехом отказано.
Так что Роб и не пытался. Ему с лихвой хватало дам, которые охотно с ним развлекались. Но что ему действительно нравилось, так это дразнить Анну и флиртовать с ней. Смотреть, как розовеют ее щечки и искрится гнев. Еще больше ему нравилось к ней прикасаться в те редкие моменты, когда она позволяла ему приблизиться и ощутить ее тепло.
На большее он не осмеливался. Анна сияла с высоты, как звезда, да, собственно, и была ею среди соутворковской грязи. Он не станет втягивать ее в свою работу, не настолько бессердечен, чтобы так далеко зайти. Пока нет.
И все же случались моменты, мгновенные вспышки некоего чувства, в котором он не признавался даже самому себе, когда он начинал задумываться, каково было бы испытать ее восхищение. Ему хотелось целовать эти нежные губки и чувствовать, как она ему отвечает, раскрывается перед ним.
Судя по тому, как она сбежала из уборной, сегодня явно не судьба. И надо, чтобы так все и оставалось. Пусть думает, что его ранили в какой-нибудь дешевой сваре из-за очередной «доль тершит»
[3]
, как всегда. Она должна видеть его таким, каким он позволяет миру видеть себя: легкомысленным скандалистом.
Как это она сказала: «Ваше легкомысленное поведение подвергает нас опасности»? Ну что ж, права, даже больше, чем сама понимала. В «Белой цапле» он впервые за долгое время обрел почти настоящий дом, а актеры труппы стали его единственными родными людьми. Он должен их защитить.
Роб застегнул рубашку, невзирая на тупую боль в плече. Льняная ткань повязки до сих пор источала аромат розовой туалетной воды, и он сделал глубокий вдох, чтобы удержать его еще хоть мгновение. Горькая усталость лежала на плечах тяжелым грузом, но он не может позволить себе отдых, не может искать убежище в объятиях Анны Баррет. Ему необходимо доставить бумаги.
Раздался торопливый стук в дверь. Стряхнув остатки боли, Роб снова надел на себя невидимый плащ легкомысленного распутника. Он настолько вжился в обе роли, что переходил от одной к другой так же просто, как менял на сцене маски из папье-маше. Только вот не слишком ли ему стало легко? Может, он уже потерял себя в этой смене лиц?
— Роб, ты здесь? — послышался из-за двери мужской голос. — Мне сказали, ты прячешься в уборной.
Это был его друг Эдвард Хартли, который периодически помогал ему в тайных заданиях.
— Входи, — откликнулся Роб. — Похоже, я прячусь не слишком успешно.
Эдвард проскользнул в комнату и закрыл за собой дверь. Как обычно, он был одет по самой последней моде — черный бархатный дублет, подбитый темно-красным атласом, и расшитый золотой нитью короткий плащ, на голове красовалась шляпа с пером. Этакий яркий павлин, заскочивший в пыльно-серое театральное закулисье.
Но Роб знал, что за роскошным бархатом и драгоценностями скрывается настоящая сталь. Эдвард не раз спасал его от гибели, и Роб делал то же самое для него. Они служили одному делу. При нем Роб мог позволить себе расслабиться, хоть немного, на какое-то время ослабить постоянную бдительность.
Эдвард протянул ему грубую глиняную фляжку.
— Я слышал, сегодня утром была какая-то свара, и подумал, что ты в нее ввязался.
— Слухи быстро распространяются, — отозвался Роб и, приняв фляжку, откупорил ее. Оттуда потянулся опьяняющий запах домашней медовухи. Роб запрокинул голову и сделал длинный глоток. Горячая волна прокатилась по всему телу, отлично выполнив свою функцию. — А я думал, ты отбыл в деревню вместе с прекрасной леди Элизабет.
При упоминании своей возлюбленной Эдвард засиял, как влюбленный идиот.
— Нет, пока еще нет. Мы на несколько дней задержались, и, видно, очень кстати, тебя надо заштопать.
Роб вытер рот тыльной стороной руки.
— На этот раз не требуется никакой штопки. Миссис Баррет очень неплохо меня починила.
— Неужели? — Эдвард удивленно вскинул бровь и потянулся за флягой, чтобы самому глотнуть горячительного напитка. — А прекрасная миссис Баррет знает истинную причину?
Роб вспомнил, с каким выражением лица Анна говорила, как его поведение влияет на обитателей театра. Он глотнул медовухи, но так и не смог изгнать из памяти ее озабоченный вид.
— Она думает, что ссора произошла из-за оплаты шлюхе. Как, впрочем, и все остальные.
Эдвард кивнул.
— А бумаги?
— Они у меня.
— Тогда, может, мне пройтись с тобой до Ситтинг-Лейн? Вдвоем больше шансов избежать неприятностей по дороге.
— Лучше завтра. — Роб закупорил флягу и с трудом удержался, чтобы не грохнуть ее о каменный пол. Все его чертова вспыльчивость. Он уже клялся себе, что больше ей не поддастся, но все равно ввязался в кровавый поединок и чуть не открылся Анне. — Сначала мне еще кое-что нужно сделать.
Глава 4
Анна сидела, склонившись над бухгалтерскими книгами, и пыталась сосредоточиться на ровных рядах цифр, подбивающих дневную выручку. Обычно ей нравилось разбирать счета — в конце цифры всегда соединялись в правильный ответ. Они, в отличие от самой жизни, всегда постоянны и предсказуемы. Она их хорошо понимала.
Но этим вечером чернильные числа расплывались у нее перед глазами, а перед внутренним взором вспыхивали яркие живые воспоминания — Роберт Олден и кровь на его плече. Серьезный взгляд, когда он смотрел на нее, словно скрывая древние и ужасные тайны — тайны, которые дозволялось увидеть только мельком и только на мгновение.
— Да пропади все пропадом, — выругалась она и расстроенно отбросила перо. По странице рассыпались крошечные черные капли. Естественно, у Роберта есть тайны. У всех они есть. Жизнь полна грязи и конкурентов, и каждый выживает как может. Она видела это каждый божий день. Никому не выбраться с чистыми руками или сердцем, во всяком случае никому из тех, кто зарабатывает на жизнь театром.
