Анна совершенно потерялась среди засвеченных солнцем лесных полян, страстного желания и отчаянной потребности в другом человеке. Веселящаяся компания шумела все сильнее, а она видела перед собой только бедного пастуха и его недостижимую любовь.
— Так-так, миссис Баррет, вижу, вы скрытый романтик, — внезапно произнес глубокий бархатистый голос, выдергивая ее из грез.
Книга выпала у нее из рук и с грохотом приземлилась на каменный приступок. Анна резко обернулась. В дверях гостиной действительно стоял Роберт и смотрел, как она читает. Он прислонился к косяку, лениво скрестив на груди руки. На губах играла слабая улыбка, но темные глаза смотрели очень серьезно.
И давно он стоит там?
— Вы меня испугали, — произнесла Анна, ненавидя себя за этот дрожащий голос.
— Мне жаль. Я этого не хотел, — ответил он.
— Я не знала, что вы здесь. Не слышала, чтобы кто-то стучал в дверь.
— Я только что пришел. Меня впустила Мадж.
Роб отшатнулся от двери и направился к ней медленной, обманчиво-ленивой поступью. Анна напряженно смотрела, как он присаживается рядом и поднимает выпавшую книгу. Затем очень нежно, едва касаясь, взял ее руку и бережно положил томик ей на ладонь. Но ее руку не выпустил. Согнул ее пальцы, заставил обхватить кожаный переплет и накрыл сверху своей рукой.
Ощущая легкое прохладное прикосновение, Анна знала, что может отстраниться, если пожелает. Но все же она не могла. И, как завороженная, смотрела на их соединенные руки.
Он тоже смотрел на них, словно, как и она, чувствовал, как трепещет и растет между ними незримая связь, сближая все сильнее. Потрескивание огня, смех отцовской компании — все внезапно отдалилось. Сейчас существовали только они с Робертом.
— Понравились вам муки бедного Деметриуса? — спросил он.
— Очень, — прошептала она и уставилась на коричневую обложку в их соединенных руках. Она страшилась посмотреть ему в глаза. Вдруг растает и растворится в нем навсегда?
Какими чарами он ее заколдовал?
— Очень красивые стихи, — добавила она. — Я прямо вижу лучи солнца и летние лесные поляны, чувствую тоску Деметриуса. Как, должно быть, ужасно испытывать к кому-то подобное.
— Ужасно такого не испытывать, — ответил он. — Жизнь без страсти — пустая и холодная раковина.
Анна засмеялась. Видимо, не она одна «скрытый романтик».
— Думаете, лучше сгореть, чем замерзнуть? Страсть поглощает целиком, без остатка, пока не останется ничего, кроме пепла. Деметриус несчастен, потому что желает Диану.
— Верно. Но Диана не может ответить ему любовью по своей природе. А если бы могла, это была бы чудесная любовь за гранью воображения. Даже безответная любовь чудесна, ведь, по крайней мере, Деметриус умеет любить. И это дает ему ощущение жизни.
Анна улыбнулась и осторожно приложила свободную руку к его щеке. Ладонь уколола отросшая за день щетина, а сама кожа была теплой и гладкой, как атлас. От прикосновения на его щеке дрогнул мускул.
— Полагаю, вы тоже скрытый романтик, Роберт. Завидуете пастуху?
Он улыбнулся и быстро повернул голову, поцеловав ее ладонь.
— В каком-то смысле. Он хочет чувствовать себя живым — по-настоящему живым — хоть на одно мгновение.
— Пока любовь его не убьет.
— Пока не убьет. Я вижу, вы посмотрели вдаль.
Анна откинулась в кресле, наконец забрав у него руку. Но, даже не прикасаясь к нему физически, она ощущала между ними незримую связь.
— Вы не чувствуете себя живым, Роберт? — спросила она.
Тот вновь опустился на каминный приступок, лениво оперся на локти и скрестил в лодыжках вытянутые ноги. Он переоделся с их утренней встречи: сменил мятую испачканную рубашку на новую и модную. Еще на нем был дорогой дублет цвета бургундского вина, с черными атласными прорезями на рукавах и рядами сияющих золотых пуговиц и бриджи из тонкопряденой шерсти. На ногах отличные испанские сапоги, отполированные до блеска. В ухе — жемчужная серьга.
Он явно собирался поразить кого-то своим нарядом, и Анна подозревала, что не ее.
— Иногда мне кажется, что я уже мертв и лежу в могиле, — ответил он.
Правда, говорил легко и шутливо, но Анне показалось, что она слышит в глубине оттенок горечи — оттенок правды.
— Истинные, глубокие чувства Деметриуса для меня уже потеряны. Я могу лишь изобразить их на сцене.
— Да, — пробормотала она, — понимаю, о чем вы говорите.
Он склонил голову к плечу и изучающе посмотрел на нее:
— Правда?
— Да. В отличие от бедного пастуха моя жизнь не богата глубокими чувствами. Напротив, тиха и спокойна, можно даже сказать, холодна. Но я скорее предпочту замерзнуть, нежели сгореть в пламени.
— Из-за вашего мужа? — спросил Роберт, его голос звучал тихо и ровно, словно он боялся ее спугнуть.
Как будто вопрос о Чарльзе Баррете мог сейчас ее испугать. Его черная душа давно мертва и похоронена. Когда-то, прежде чем они совершили ошибку, вступив в брак, и все так ужасно изменилось, она желала его.
В то время чувства застили ей разум, и она пошла неверным путем.
— Я больше такого не хочу, — твердо сказала Анна.
— Значит, вы теперь как Диана? — спросил он. — Смотрите на чувства и желания смертных с высоты?
Анна засмеялась:
— Я не непорочная богиня.
Внезапно в коридоре что-то загрохотало, и раздался взрыв пьяного смеха. Кто-то врезался в стену, сорвав с нее гобелен.
Роберт легонько прижал палец к губам и поднялся на ноги.
— Ш-ш-ш, — прошептал он. — Давайте выйдем ненадолго в сад, там они нас не увидят.
— В сад? — растерянно переспросила Анна.
Оказаться с ним наедине, в темноте ночи, в полном уединении? Это, конечно... соблазнительно.
Даже слишком соблазнительно. Кто знает, на что она окажется способна. Рядом с ним невозможно за себя ручаться.
Но он протянул ей руку, и она приняла ее.
— Сегодня такая красивая луна, моя Диана, — произнес он. — И мне что-то не хочется веселиться в компании.
Анна кивнула. Они прошли на цыпочках по коридору и вышли в ночную тьму. Как только они оказались снаружи, хриплые вопли — признаки кутежа — сразу превратились в далекий гул.
В саду, что располагался между домом и темным театром, стояла тишина и было полно теней, луну постоянно заслоняли проплывающие облака. Высокая каменная стена не допускала в город жизненный поток Соутворка — таверны и шумные бордели, крики и вопли, кулаки и звон стали. Сейчас почему-то внезапно отдалилось все.
Анна опустилась на каменную скамью и, чуть запрокинув голову, стала смотреть на бледную серебристую луну в иссиня-черном бархате неба. Уже почти полная, она бесстрастно взирала на безумие человеческого мира.
