Между прочим прислали гостинец от молодой жены боярина Бориса Салтыкова – редьку в патоке, любимое лакомство Милюковой. Она с поклоном приняла расписную миску с редькой, горячо поблагодарила, а когда девка ушла, безжалостно вытряхнула содержимое миски за окошко.
– Пошто так? – удивилась Марья.
– Не принимай, государыня, никакой снеди от Салтыковых, – посоветовала Милюкова.
Вечером пожаловал кравчий Михайла Салтыков. От имени старицы Марфы расспрашивал государыню о том, довольно ли ей доставили лакомств? Слова кравчего были льстивыми, но голос за занавеской звучал злорадно. Получив ответ, что лакомств навезли предостаточно, Михайла сказал:
– Марфа Ивановна изволила прислать склянку водки из Аптекарской избы. Ежели выпить чарочку, любая еда идет в охотку.
На Сытенном дворе, куда любила бегать Машка Милюкова, размещались деловые избы, или палаты – пивоварня, браговарня, квасоварня, солодовая и уксусная палаты. Была среди прочих палата водочного сидения, а в ней – двадцать один очаг, в коих курили приказную водку, какую приказывали изготовить, например, коричную или анисовую.
Едва Салтыков покинул светлый чердак, Милюкова горячо зашептала:
– Не пей водку, государыня! Дадут от животной болезни такое зелье, от коего наутро в землю.
– Думаешь, подмешали отраву? Сейчас проверим.
Марья налила каплю водки попугаю. Водка – не вино и не пиво. Водка – это лекарство, которое поступает из платы водочного сидения в Аптекарскую избу. Одобрит ли ее заморская птица? Попугай набрал водки в клюв, глотнул, набрал еще.
– Зри! Пьет как заправский бражник. А ты боялась!
– Все равно не пей, государыня! – упрямо повторила Милюкова.
– Будь по-твоему, – засмеялась Марья, ставя склянку в самый дальний угол поставца.
Однако просто так избавиться от подарка будущей свекрови не удалось. Машку Милюкову, отведавшую очередное блюдо, сморил сон. Так и вздремнула, недонеся куска до рта. Марья тоже притворилась спящей, чтобы ее не донимали угощением. Вскоре ее ухо уловило тихое шуршание. Осторожно приоткрыв глаза, она увидела комнатную бабу Бабариху, шарившую на поставце. Старуха вытащила из угла склянку и, подслеповато щурясь, пыталась определить, уменьшился ли уровень водки. Марья нарочито кашлянула. Баба воровато оглянулась, быстро поставила склянку на место и выскользнула из комнаты. «Так, так!» – подумала Марья и на всякий случай выплеснула водку в помойную лохань, а в склянку налила простой воды из серебряного рукомойника.
Предосторожность оказалась нелишней. Через полчаса в палатах царицы появилась старица Евтиния. Она осведомилась, оказала ли действие водка, присланная из Аптекарской избы?
– Известили меня, будто моя сестрица, государыня Марфа Ивановна, только понапрасну изволила беспокоились, а ее лекарство государыня Анастасия Ивановна будто бы оставила в нарочитом презрении. И ту весть государыне Марфе Ивановне слышать зазорно, – ядовито добавила Евтиния.
– Если государыня Марфа Ивановна в обиде, выпью до дна, дабы потешить ее сердце.
Марья достала склянку, проглотила ее содержимое и даже поморщилась, будто действительно выпила водки. Евтиния, пристально следившая за каждым ее движением, не могла скрыть радости, когда государыня сделала последний глоток.
– Добро! Добро! – с ликованием приговаривала она. – Пойду обрадую сестрицу, что невестка не выходит из ее воли.
Евтиния направилась к выходу, но на полпути остановилась, горестно всплеснув руками.
– Ой, беда! Птичка-то сдохла, а вы не заметили.
Все бросились к золоченой клетке. Попугай лежал бездыханным на спине, поджав когтистые ноги. Его глаза были закрыты белой пленкой, тяжелый клюв застрял между прутьев. Старица Евтиния запричитала:
– Жила говорящая птичка при Софье, царевне царегородской; жила при Елене Глинской, жене великого князя Василия Ивановича; при Анастасии Романовой, первой супруге царя Ивана Васильевича Грозного; при царице Ирине, жене царя Федора Иоанновича. Даже при Маринке Мнишек здравствовала. А сейчас сдохла!
С этими словами старица покинула светлый чердак. Милюкова смотрела на царицу глазами, полными ужаса. Марья усмехнулась:
– Не отпевай подругу раньше времени.
Она рассказала, как подменила водку. Милюкова чуть в пляс не пустилась.
– Ай, молодец, государыня! Ловко провела злыдней! Ну, Бабариха! Держит руку Салтыковых! Дай срок, выдеру ее седые патлы по волосинке!
В сенях раздались возгласы удивления. Милюкова выскочила поглядеть, в чем дело, и вернулась в радостном изумлении.
– Повар княгини Черкасской испек целую крепость. Не видывала подобного дива. Заносите ужо!
В светлицу внесли огромное блюдо, на котором раскинулся город, окруженный крепостными стенами. Башни венчали шатры из сбитых сливок, стены были украшены изюмом, зубцы сделаны из разноцветных цукатов. Подъемный мост из запечатанных пчелиных сот был переброшен через ров, наполненный малиновым вареньем. Выпеченные из теста воины охраняли крепость, одни угрожающе подняли над головами ядра грецких орехов, другие готовились встретить врага засахаренными сливами.
– Как же тронуть такую лепоту? – заохали комнатные бабы.
Милюкова решительно взяла в руку нож, одним махом отсекла башню и с поклоном преподнесла ее государыне. Марья попробовала лакомство и чуть было не выплюнула. Сладкая крепость была красива, но плохо пропечена. Однако вида подавать не следовало. Еще не хватало испортить отношения с княгиней Черкасской. Она через силу глотала непропеченное тесто и только нахваливала. Угостили девиц-боярышень и комнатных баб, даже девочке-сиротинке достался малый кусочек. И что удивительно, все в один голос хвалили произведение повара и божились, что никогда такой вкуснятины не пробовали, тем самым еще раз подтвердив истину, что главное – это внешний вид, а не содержание.
Ночью Марью мучили кошмары. Она спасалась от преследователей, убегая по подземному ходу и задыхаясь от недостатка воздуха. Много раз просыпалась, подходила к окошку, но стояла такая духота, что жаркий ночной воздух не приносил вожделенной прохлады. Ее мутило, во рту ощущался противный привкус. Глотнув воды, она вновь бросалась на постель и пыталась найти забвение в тревожном сне. Под утро ей приснилось, что братья Салтыковы схватили ее у палат Расстриги и потащили на казнь. Свекровь с сестрицей махнули расшитыми ширинками, и ее посадили на кол. Она проснулась от резкой боли. Живот болел так, как будто ее и в правду подвергли ужасной казни. Кусая губы, чтобы не застонать, Марья сползла с постели и, перебравшись через храпящих на полу боярышень, опрометью пустилась в нужной чулан. Там ее вырвало липкой слизью, в которую превратились съеденные за день лакомства. Девушку буквально выворачивало наизнанку, желудок был полностью опорожнен, но ее продолжало тошнить зеленой желчью. Она уже не могла сдерживать стоны.
Обитательницы чердака переполошились. Машка Милюкова, насилу проснувшись, прибежала в чулан и увидела позеленевшее лицо царицы, склонившейся над отверстием в полу.
