Нельзя сказать, что в Домнино, родовой вотчине Романовых, было сытно. Мужиков там почти не осталось, бабы подбирали последние запасы. Для прокормления отощавшей скотины снимали прошлогоднее сено с крыш овинов. Но после ужасного голода в Кремле вотчинное житье показалось сущим раем. Квашеной капусты и соленых огурцов было почти вволю. Старики из дальнего погоста починили рваный невод и наловили для матушки-боярыни карасей в озерах. Благодаря деревенскому раздолью московские гости быстро отъелись. Ссадины и раны зажили. У Миши Романова перестали пухнуть ноги, бледное личико Марьи Хлоповой расцвело румянцем. Борис и Михаил Салтыковы за два месяца вытянулись на три вершка, развернулись в плечах и обросли рыжими бородами словно заправские мужики. От праздной жизни детины стали озорничать, шатались ночью по селу, тискали девок, ломились в дома к беззащитным мужним женам. Иной раз старики ловили боярских детей и, пользуясь темнотой, основательно их поколачивали. Не далее как третьего дня Ивашка Сусанин, притворившись, будто не узнал боярского отпрыска, поучил жердью одного из братьев, полезшего через окошко к его дочери, чей муж Богдашка Собянин был в ратной отлучке.
Впрочем, братьям поучение на теле впрок не пошло и от озорства они не отстали. Сейчас они тоже озоровали: бегали взапуски вокруг саней, валяли друг друга в снегу и жизнерадостно гоготали. Миша Романов, сидевший в тесном возке между матерью и теткой, взмолился, чтобы его тоже выпустили на свежий воздух. Старица Марфа нехотя уступила просьбам сына, велев сестре не спускать с Миши глаз и, едва дитятко утомится, звать его обратно в возок. Выбравшись из возка, Миша зашагал рядом с Марьей, время от времени заглядывая ей в лицо и чему-то улыбаясь. В Домнино он старался улучить любую возможность увидеться с девушкой, смущался и опускал глаза, не то что Салтыковы, от чьих жадных лап приходилось отбиваться, случайно столкнувшись с ними на лестнице или в сенях. Братья дразнили их женихом и невестой. Миша только краснел, а когда их насмешки становились совсем скабрезными, убегал прочь.
– Как учение? – осведомилась Марья.
– Ох, нет моих сил! Ничего в голову нейдет, – тяжко вздохнул Миша.
Две недели назад старица Марфа вручила Мише список Степенной книги и велела вызубрить имена великих князей и царей, а сверх того родословную Романовых. Спрашивала урок каждое утро и часто была недовольна, потому что Миша путал великих князей. От отчаяния он попросил у матушки дозволения, чтобы его прежде проверяла Федора Желябужская, которая, хотя и была неграмотной, но царское родословие без всяких книг знала. Марья Хлопова при сем присутствовала. Прослушав два-три бабушкиных урока, она все запомнила и иной раз, когда бабушку клонило в сон, сама поправляла Мишу. Вот и сейчас она предложила:
– Проверить тебя?
– Окажи милость. Матушка зело гневна, когда я в родословной плутаю… Первый наш предок – это Андрей Иванович Кобыла, боярин великого князя Симеона Ивановича.
– Прозвищем Гордого, – подсказала Маша.
– Да, Симеона Гордого, – послушно повторил Миша. – Андрей Кобыла имел сыновей Семена Жеребеца, Александра Елку, Федора Кошку. От Федора Кошки пошел Кошкин род, а от Кошкина внука Захария – бояре Захарьины-Юрьевы. От боярина Романа Юрьевича Захарьина пошли Романовы. Его дщерь Анастасию Романовну взял за себя царь Иоанн Васильевич Грозный. У благоверной царицы Анастасии был родной брат, боярин Никита Романович – это мой дед, у него сын Федор Никитич – это мой батюшка, а это я сам, – Миша ткнул себя в грудь и звонко засмеялся.
– Ты забыл сказать, что Андрей Кобыла был родом от Глендона Камбиллы, мужа честна и светла, который выехал в незапамятные времена из Прусские земли. Уже потом Камбиллу переделали в Кобылу.
– Ай, правда твоя, Машенька! Ссудил тебе Господь добрую память! Вот досада, забываю немецкие имена! Дозволь еще разок? Муж честный – это… э-э… Камбилла. Потом Андрей Кобыла, у него сын Семен Жеребец…
Миша не успел продолжить, потому что сзади подкрались Салтыковы и толкнули его в сугроб. Братья подслушали урок и дразнили барахтавшегося в снегу Романова:
– Лошадиный род! Мишка-жеребец, а невеста его Машка-кобыла.
Марья бросилась с кулаками на обидчиков, но Борис Салтыков со смехом облапил ее, и она не могла разжать его железные объятия. Помощь пришла с неожиданной стороны. Инокиня Евтиния выскочила из возка быстрее молнии и принялась колотить сыновей посохом. Салтыковы попятились назад. Бессильные старушечьи удары были для них словно комариные укусы, но они буквально опешили от беспричинного материнского гнева. Борис, отпустив Марью, плаксиво заголосил:
– Пошто деретесь, матушка! Мы только потешались, что у Романовых в роду кобы…
Мать не дала ему договорить, заткнув сыну рот рукавом телогрея, надетого поверх монашеского одеяния, и яростно зашептала:
– Молчи, остолоп! Прочь оба с глаз моих! Идите позади всех, за мужиками!
Прогнав сыновей, Евтиния воровато оглянулась в сторону возка: не видела ли все происходящее Марфа. Однако старица задремала и не слышала шум драки. Евтиния помогла Мише выбраться из сугроба, заботливо стряхнула с него снег и повела его к возку.
– Не хочу туда. Там тесно, – отбивался Миша.
– Я местечко освобожу, прокачусь по-простому на санях, – отвечала Евтиния, усаживая племянника рядом с сестрой и укутывая его ноги медвежьей шкурой.
Когда возок тронулся, Евтиния забралась на сани и погрозила сыновьям. Салтыковы удивленно переглянулись. Марья тоже недоумевала. Евтиния всегда потакала своим детям и вдруг заступилась за племянника. И вообще, за последние недели произошло много странного. Началось все с того, что в Домнино заехал богатый новгородский купчина. Зачем он сделал такой крюк на возвратном пути из Москвы в Новгород, неведомо. Велел показать деревенские холсты, брезгливо переворачивал их холеными перстами. Кое-что купил, поторговавшись для виду не более получаса, а потом испросил благословения у боярыни, пребывающей в иноческом чину. Когда старица Марфа вышла к нему, купчина стал кряхтеть, покашливать и подмигивать так явно, что последняя сенная девка разобрала бы, что у человека есть тайное дело. Купчину оставили наедине со старицами Марфой и Евтинией. После долгого разговора сестры были сами не свои, вышли с лицами одновременно просветленными и испуганными. В тот день Марфа вынула Степенную книгу и засадила Мишу за учение.
Потом в Домнино заглянул стрелецкий полуголова и рассказал, что выборные ото всей Русской земли собрались соборно в Успенском храме в Кремле и думают великую думу о государе. Казаки прочат в цари Маринкиного сына от ложного Димитрия, но степенные люди под Маринкиного сына не хотят, а люб им шведский королевич Филипп Карлус, коего отец уже из Свейской земли в Новгород отпустил. Узнав о королевиче, старица Марфа загрустила и урок у Миши спрашивала уже не так строго. Потом были проездом два дворянина, сообщившие, что Земский собор решил литовского и шведского короля и их детей и иных государств иноязычных не христианской веры греческого закона на Владимирское и Московское государство отнюдь не избирать. Старица Марфа повеселела, и опять начались Мишины мученья.
