Подъезжая к воротам, Пожарский встретил окольничего Никиту Годунова, дальнего родича царя Бориса. Окольничий держал оборону от Арбатских до Никитских ворот. Князь осведомился, подошло ли подкрепление. Пожарский только для вида спрашивал позволения государя прислать подкрепление. На самом деле он распорядился перебросить ратников на Арбатские ворота еще до того, как поехал в Кремль. Ждать царского указа не было возможности, так как нападение поляков ожидалось с часу на час. Годунов ответил на вопрос князя о подкреплении:
– Не ведаю пока. На вратах начальствуют Данила Леонтьев и дьяк Антонов. Но дьяк – человек нератный, всем заправляет мурза Урусов, который застрелил Тушинского вора.
– Поехали со мной, проверим.
Боярин и окольничий двинулись вдоль стены. Из темноты донеслось:
– Салам, киняз! Халегез ничек? Юлларыгыз уңдымы?
– Благодарствую, Иван Арсланович! Слава Богу, ныне в добром здравии. Ты поздорову ли будешь?
– Рахмат! Якши!
Татарский мурза Иван Урусов прославился тем, что вместе с братом Петром убил второго Лжедмитрия. Князь Пожарский осведомился:
– Пришло подкрепление?
– Мала-мала.
На ломаном русском языке Урусов объяснил, что князь Василий Куракин привел ратников. Их поставили в острожке, который прикрывал подход к Арбатским воротам. Двух томских казаков с пищалью, которые пришли с князем Куракиным, оставили на самих воротах. Пожарский удивился казакам из неведомого Томска и решил, что неправильно понял выговор татарина. Но когда к нему подвели двух дюжих воинов, оказалось, что казаки действительно были из Сибири. Они назвали себя Иваном Петлиным и Ондреем Мадовым.
– По каким делам в Москве?
– Мы, князь, хаживали в Китай по приказу тобольского воеводы князя Ивана Семеновича Куракина. Приехали в Москву с послом от Алтын-царя!
– Так это вас посылали через Алтын-царя в кочевую орду? Мы о том уведомили аглицких думных людей. Проведали дорогу в Китай?
– Проведали, князь. И китайскую грамоту привезли. Токмо мнится, что сейчас в Москве не до китайской грамоты. Такое творится! Мы тоже не утерпели, упросили князя Василия Семеновича, брата тобольского воеводы, взять нас на стены. Ты, князь, не гляди, что у нас на двоих одна пищаль. Ондрюшка меткий стрелок, привык бить белку в глаз, – поклонился Иван Петлин.
– У, шайтан! – прошептал Урусов, вглядываясь во тьму сквозь бойницу. Мурза поднял руку в знак предостережения.
– Что? Изготовились супостаты? – вполголоса спросил Пожарский.
Урусов кивнул, не отрываясь от бойницы, и в ту же минуту ночную тишину нарушил пронзительный звук медных труб, пропевших сигнал к общему штурму. За три часа до рассвета войско королевича пошло на приступ стен и ворот Белого города. Темноту рассекали огненные вспышки, сопровождавшиеся оглушающими выстрелами. По стенам Арбатских ворот били пули, высекая искры и обломки кирпича. После долгого обстрела противник начал наступление. В темноте, окутанной плотными клубами порохового дыма, не было видно ни зги. Только по крикам, заглушаемым выстрелами, можно было догадаться, что перед деревянным острожком, преграждавшим путь к воротам, закипел жаркий бой. Взрыв петарды осветил окрестности. На мгновение стали видны шеренги наступавших, на чьих плечах лежали длинные лестницы. Затем по ушам ударила волна грохота, а сверху обрушился ливень земли и мелкого камня. От взрыва петарды острожек загорелся. Быстро разгоравшееся пламя позволило увидеть, как наступающие рубят топорами ворота острожка. На стоймя врытые колья были наброшены лестницы, по которым взбирались ратники.
Через полчаса жаркой сечи острожек пришлось оставить. Русские ратники отступили за каменные стены Белого города. В сражении наметилась краткая передышка. Нападавшие, захватив острожек, готовились к новой вылазке, русские подсчитывали потери и приготавливались отразить нападение.
– Кто ломал топорами стены острожка? Ляхи? – спросил Петлин.
– Венгерская пехота, – ответил Пожарский.
– Не доводилось видывать! – удивленно покрутил головой казак. – У вас на Москве каждой твари по паре.
Пожарский невесело усмехнулся. Иноземцы слетались в Москву как мухи на мед. Взять тех же францужинов, которые выдали замысел ляхов. С виду мирные овечки, плакались, что их обманом завлекли в далекую Московию. А заплатили бы им обещанное, такого бы натворили!
Между тем томские казаки снаряжали пищаль. Их старинное оружие скорее походило на аркебузу, которых давно уже не делали. Наверняка пищаль осталась со времен похода Ермака. Ондрюшка Мадов натрусил немного пороха из рожка, бережно насыпал его на полку. Петлин ловко высек кресалом огонь, подал тлеющий трут, чтобы Мадов мог запалил фитиль. Наблюдая за ними, Пожарский подумал, что из такой старинной пищали поневоле надобно бить зверя точно в глаз. Промажешь – зверь десять раз уйдет, пока снова зарядят оружие. Осторожно высунув дуло пищали из бойницы, казак осмотрел поле битвы. Пожар освещал узкое пространство между захваченным острожком и стенами Белого города. Подкрасться незамеченным было невозможно.
Однако среди поляков нашелся безумец, презревший смертельную опасность. С высокого тына спрыгнул человек в пурпурном плаще с восьмиконечным белым крестом. Ему подали тяжелый груз, он с трудом взвалил его на плечо и медленно двинулся к Арбатским воротам. Один из защитников ворот смолянин Игнатий Уваров сразу узнал мальтийского рыцаря.
– Новодворский! – в тревоге вскричал он. – Бля! Палите по нему, пока он не взорвал ворота!
– Сабур бабай! – презрительно сплюнул Урусов.
Сабур по-татарски – глупый. От сего имени знатный род Сабуровых, крещеных татар. Действительно, идти с тяжелой петардой под перекрестным огнем было отчаянной глупостью. Урусов вскинул украшенную серебряной чеканкой пищаль, из которой был убит Тушинский вор, и выстрелил в рыцаря. Однако рука мурзы, застрелившая Самозванца, на сей раз дрогнула. Пуля пронзила развевающийся плащ, не задев мальтийского кавалера. Не из пустого гонора рыцарь шел в бой в широком плаще. Трудно было попасть в его жилистое старое тело, закутанное в бесчисленные складки. Свинцовые пули, на излете попадавшие в доспехи, выкованные самыми искусными мальтийскими оружейниками, скользили по закругленным стальным пластинам и теряли свою силу.
– Добрая броня! – восхищенно цокнул языком казак Петлин.
И еще по одной причине рыцарь надевал в бой алый плащ, окрашенный дорогим кермесом, который не могли себе позволить ни пахолики, ни даже полноправные товарищи, носившие синее платье. Не из щегольства, свойственного юнцам, старый Новодворский перебрасывал через плечо шкуру пятнистого леопарда с оскаленной пастью и надевал стальной шишак с пышными перьями. Многоопытный рыцарь знал, что в этом устрашающем наряде он выглядит выше и мощнее любого воина. В клубах порохового дыма, озаряемый багровым заревом пожара, рыцарь в развевающемся пурпурном плаще казался исчадием ада. Защитники Арбатских ворот невольно опускали пищали и крестились, завороженные неминуемым приближением вестника смерти с пороховым зарядом на плечах. Медленной поступью Новодворский подошел к воротам и остановился перевести дух. У самых ворот он был в безопасности. Чтобы выстрелить в него, приходилось перегибаться через стены под градом выстрелов со стороны поляков, прикрывавших мальтийского кавалера.
