Постепенно пришел в себя и хмыкнул: ну и баба! Сильна, как мужик, коварна, как японский ниндзя, а уж красива… Слов не подберешь. Что ж, буду дожидаться ночи.
В дверь осторожно постучали. Я подскочил: не выдержала! Вернулась! Одним прыжком оказался на пороге и только что не раскрыл объятия, дабы принять одумавшуюся красавицу. Но обломился.
В первый раз в жизни был не рад приходу своего телохранителя.
— Шеф, ты один?
— Как видишь, — огрызнулся я.
— Побазарить с тобой пришел, — неопределенно пробурчал Алекс.
Я сначала хотел послать его подальше. Не в настроении был разговоры разговаривать. Но потом подумал, что обижать пацана нельзя. Лучшего телохранителя не было еще ни у одного олигарха. Алекс прошел огонь и воду, медные трубы, десант, спецназ, бои без правил… Потом его крупно подставили. Сколько я потратил зеленых, чтобы вытащить его из неприятностей, лучше не вспоминать. Но теперь парень отдаст за меня жизнь не задумываясь.
Нет, оскорблять Алекса не стоит. Да и трепаться попусту он не привык. Если хочет сказать, значит, есть что.
— Что-то узнал?
— Да насчет этой цацы, Настасьи Вахромеевны.
Я не смог сдержать интерес:
— Что именно?
— Про мужа.
То, что у красавицы имеется муженек, из головы совсем выскочило. Ох, чует мое сердце, неспроста завел Алекс это разговор.
Мой телохранитель задумчиво продолжал:
— Говорят, единственная женщина во всем княжестве держит кабак. И — никаких проблем с клиентами.
— Ну, силушка-то у нее мужицкая. Любого фраера отошьет.
Алекс поморщился:
— Шеф, одной силой в таком деле не обойдешься.
Слухи ходят поганые про ее муженька. Похоже, отмороженный этот тип на всю голову. Маленький, невидный, просто мужичок с ноготок на фоне своей бабы. Но при этом злой, спесивый, мстительный и очень ревнивый.
Я хохотнул:
— Ну ты, блин, открыл Америку. Будь она моей женой, я бы тоже ревновал.
— Ревность ревности рознь. Умирают все любовники хозяйки лютой смертью. И никто не сомневается, чьих рук это дело. Здешние мужики лишь глядят на ее красу да слюни пускают. Подойти никто не решается. Был бы ты осторожнее.
Я задумался. Вот так попадалово. Но не идти же сейчас на попятную.
Посмотрел на друга:
— Алекс, ты видел, чтобы я когда-нибудь поджимал хвост?
— Уважаю, шеф, как мужчина, но как охранник — не одобряю.
— Ладно, хорош базарить.
Алекс ушел, а я валялся на постели и дожидался ночи. К наступлению темноты находился в полной боевой готовности. Прислушивался к каждому звуку и думал, что, если хозяйка не явится, отправлюсь к ней сам. К тому моменту, как открылась дверь, был уже натянут как струна.
Настасья Вахромеевна скользнула к кровати. Я почувствовал, как податливое женское тело оказалось рядом со мной. Мы сплелись в объятиях, как будто это была последняя ночь в нашей жизни. Хорошо, что одежду хозяйка скинула сразу, иначе я бы порвал в клочья.
Стоны сменялись поцелуями и восторженными криками. Я чувствовал, что мы достойные друг друга партнеры. Успокоились только под утро. Внезапно Настасья Вахромеевна прижалась ко мне и всхлипнула:
— Хоть бы для приличия сказал, что любишь.
Я опешил — такого не ожидал. Но обнял:
— Конечно, люблю. Очень.
Хочу ее и буду хотеть, но любовь — нечто другое. Хотя соврать нетрудно, если ей это важно.
Хозяйка приподнялась на локте:
— Федор, я ничего о тебе не знаю. Кто ты и куда направляешься?
Я улыбнулся:
— Самое смешное, что почти сосед. Племянник боярина Глеба, недавно вернулся. Поместье рядом, ночую здесь только из-за тебя.
Женщина, видимо, ждала продолжения, но я не хотел вдаваться в подробности. Вдруг где проколюсь. Поэтому сделал вид, что устал, и предложил:
— Давай спать.
Но вместо этого наши тела вновь слились в единое целое. Впрочем, это тоже неплохой способ закрыть бабе рот и избавиться от ненужных вопросов.
Когда совсем рассвело, с трудом оторвался от хозяйки:
— Пора за дела браться, сегодня уеду в имение.
Она с готовностью согласилась:
— Конечно, Феденька, поезжай. У меня тоже полно хлопот.
Меня это немного задело. Нет чтобы поупрашивать, поуговаривать остаться.
Поместье я сразу и не узнал. Работа кипела вовсю, двор кишел людьми. Кто тесал бревна, кто разбирал крышу, начали ставить новый частокол. Ай да Евсей! Всего-то день прошел. Впрочем, я всегда умел верно оценивать людей.
С удовольствием прикинул масштаб строительства. Ладно, осмотримся и еще здесь что-нибудь приватизируем.
Мужики-работники уважительно кланялись. Ко мне, прихрамывая, торопился «дядюшка»:
— Племянничек дорогой, наконец-то вернулся! Теперь уж не помру в одиночестве.
Похоже, дед уже сам себя уверил, что я его настоящий родственник. Старик просто оживал на глазах.
Я побродил по поместью, оценивая размах работ. К вечеру надоело изображать из себя прораба, и я вновь погнал коня к «Горластому петуху». Евсей с боярином Глебом и сами прекрасно справятся.
Настасья Вахромеевна, увидев меня, просияла. Усадила за стол, поднесла чарочку. Мы с хозяйкой выпили за мое возвращение. Я уже мечтал о том, чтобы переместиться в постель, но тут красавица поднялась из-за стола и поспешила навстречу какому-то высокому худому старикашке.
Седой дед вошел в трактир, держа в руках музыкальный инструмент. Похоже, гусли, но утверждать наверняка я бы не взялся. На вид могу определить только гитару. Сам на ней тренькаю довольно сносно. Да и голос у меня хороший, громкий.
Я поморщился: как-то слишком рьяно увивалась моя краля вокруг этого музыкантишки. Остальные посетители трактира тоже оживились. Вахромеевна сама провела мужика в зал, усадила на почетное место. Вокруг шептали:
— Боян, Боян…
По разговорам я понял, что это местная поп-звезда: сказитель и певец. Душа вдруг запросила чего-то жалостливого и лирического. «Мурку», например. Захотелось вернуться в свой мир. Нормально тут устроился, ничего не скажешь. Но зад уже отстегивался от езды на лошадках. То ли дело «мерс». Да и удобства на улице достали. Особенно если ночью прижмет. Эх, сказка сказкой, но жить бы лучше дома. А сюда на экскурсии бесящихся с жиру богачей возить, за крутые бабки, как в космос.
Я сплюнул — размечтался. Как там один из крутых пацанов любил повторять? Была типа мечта — была и радость. Прошла мечта — осталась гадость. Я почему-то вспомнил слова: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». И выругался — только не я. Хотя выбор пал именно на меня, и лишь из-за моей собственной дурости.
