Купцы поклонились правителю и братьям Щелкаловым и вышли из горницы. Спросившись у правителя, вышли и великие дьяки.
Оставшись один, правитель задумался. Кое-что и он знал о злоупотреблениях приказных людей. И знал многое про дела Андрея Щелкалова. Великий дьяк сыграл решающую роль в судьбе Бориса Годунова. Начиная с подделки завещания Ивана Грозного. Ведь он, Годунов, попал туда по воле царского дьяка. Даже теперь, если об этом узнают бояре, ему не удержаться в правителях. А смерть Ивана Грозного! Борис Годунов не убивал царя, но был соучастником: видел, но промолчал. И об этом Щелкалов мог догадываться. Попробуй тронь его. Правитель знал, что пройдоха Антони Марш связан с Андреем Щелкаловым. Недаром дьяк выгораживает его, всячески старается защитить перед английскими купцами. Братья Щелкаловы выросли в грозную силу. Сейчас они идут с ним одной дорогой, но ведь не всегда будет так. Настанет день, и пути их разойдутся. Больше того, братья Щелкаловы могут сделаться противниками, мешающими идти к заветной цели. Андрей Щелкалов возгордился своим высоким положением, размышлял Борис Годунов, разбогател и вряд ли захочет поддерживать опасное и неверное дело. Недавно, оставшись наедине с правителем, дьяк Андрей Щелкалов сказал: «Слышал я про тебя небылицу, будто ты на царское место метишь. — И дьяк засмеялся. — Никогда тому не поверю, чтобы ты такое задумал». Если Андрей Щелкалов считал, что умный человек, как Борис Годунов, может быть правителем, то для царя, по его мнению, нужны совсем другие достоинства, которыми Годунов не обладал.
Правитель с радостью избавился бы от братьев, но осторожность заставила его скрывать истинные чувства. «Подождем, посмотрим, — решил он. — Потерплю, только бы не оступиться и утвердить свою власть, пока жив царь Федор». Правитель снова и снова ругал себя, что не научился грамоте в молодые годы, а сейчас наверстывать он считал для себя унижением. И теперь приходится зависеть от дьяков во всяком деле.
Мысли Бориса Годунова обернулись к недавнему мятежу. Он возлагал большие надежды на царского дядьку Андрея Петровича Клешнина, в руки которого он отдал расследование дела.
Мороз на дворе усилился. Правитель поднялся с места и, подойдя к круглой печке, прижался к ней спиной. «Наша русская печь лучше греет, чем камин ихний», — подумал он, согреваясь.
В дверь просунулся царский постельничий, князь Куракин.
— Завтра водосвятие на Москве-реке, — сказал он, кланяясь правителю в пояс. — Царь и великий государь Федор Иванович повелел в Кремле на всех дверях и окнах начертать мелом кресты, дабы диавол, изгнанный из воды, не взлетел в дома.
— Передай великому государю и царю Федору Ивановичу, — ответил Борис Годунов, — повеление его исполню немедля.
Но его отвлек от дел Иван Воейков.
— Государь Борис Федорович, — сказал он, войдя в кабинет и закрыв дверь, — гонец с литовского рубежа прискакал к тебе. Что велишь?
— Зови.
В горницу ввалился боярский сын с красным от мороза лицом. Шапку он держал в руках. На одежде во множестве налип конский волос.
Правитель почувствовал резкий запах лошадиного пота.
— Великий боярин, — сказал гонец, — польский король Стефан Баторий предстал перед судом всевышнего… Паны хотят избрать своим королем либо Стефанова брата князя Семиградского, либо свейского королевича Жигимонда, либо великого государя и царя московского Федора Ивановича.
* * *
Прошли две недели после мятежа, предсказанные княгиней Христиной Григорьевной Шуйской. Купец Федор Нагой и его товарищи, призывавшие московских людей против Годунова, были схвачены и брошены в тюрьму.
Андрей Клешнин умело вел сыск. Как всегда, нашлись предатели, и клубок стал разматываться. Старшие князья Шуйские не угомонились, продолжали вести тайную войну за власть. Их поддерживал митрополит Дионисий. Умный и сладкоречивый владыка не хотел уступить начальному боярину свое влияние на царя Федора. Он ожидал от набожного и скудоумного венценосца новых прав и поблажек для православной церкви. Царский духовник по указке митрополита осторожно, но настойчиво «вразумлял» Федора Ивановича против своего шурина.
Смерть Стефана Батория развязала руки Борису Годунову, и он решил, не откладывая, нанести решающий удар по врагам.
Наступило еще одно холодное зимнее утро. За окнами шел снег. Низко над городом проплывали темные тучи. В кремлевских палатах сумрачно, горели позолоченные восковые свечи и красные лампады у икон. Царский трон из слоновой кости поставили возле горячей изразцовой печи. Печь была за серебряной решеткой, сверкавшей от множества огоньков.
Федор Иванович идолоподобно восседал в драгоценных одеждах и, склонив голову набок, слушал митрополита Дионисия. На лице его бродила задумчивая улыбка.
Четыре оруженосца в белых одеждах, расшитых золотом, с секирами в руках охраняли царя. Одежды на них бархатные, опушенные горностаем, шапки тоже белые. Две золотые цепи, висящие на груди крестообразно, горели как огненные.
— Великий государь, пожалуй старцам Чухломского Авраамова монастыря две тысячи десятин пахотной земли по духовной грамоте дворянина Богдана Карпова, — просил митрополит.
— Народу в монастыре мало, а земли у них много, — негромко сказал Борис Годунов, стоявший у царского кресла, — некогда будет старцам богу молиться.
Царь Федор Иванович поднял голову.
— Старцам бога надо молить за грехи наши, — прошепелявил он едва слышно. — Не нуди, святой отец.
Глаза митрополита гневно сверкнули. Слова, сказанные Годуновым, были последней каплей, переполнившей чашу его терпения.
— Молчи, кровопийца окаянный! — закричал он, замахнувшись на великого боярина. — Сто тысяч рублев собираешь доходов от своих земель, и все мало. Тебе надо молиться и денно и нощно о своих грехах… От грехов небось у тебя хвост вырос… Великий государь, бью челом на Бориску Годунова. Многие неправды он творит и людей безвинно велит под стражу брать, в тюрьмах держит, кровь проливает…
— Весь род князей Шуйских изводит Бориска, — поддакнул Варлаам, архиепископ Крутицкий. — Помилуй, великий государь!
Бояре и дворяне, сидевшие на лавках по стенам царской палаты, переглянулись с ехидными улыбками.
— Против твоей воли, великий государь, — продолжал Дионисий, — он головы людям рубит. Ты, милостивец наш, муху и ту боишься обидеть, а Бориска у человеков головы рубит. Пожалуй, великий государь, не дозволяй Бориске самовольничать. Лучше бы его поотправил из Москвы куда подальше.
Царь Федор Иванович, привыкший во всем слушаться начального боярина Годунова, растерялся и не знал, что делать. От напряжения рот его раскрылся.
— Скажи нам, Борис Федорович, правда ли сие? — вымолвил он наконец. Лицо царя было бледнее обычного.
— Великий государь, вели позвать Федора Старого, слугу князя Андрея Ивановича Шуйского, — громко сказал Борис Годунов. Он решил, что наступило его время.
