— Позовите Федора Старого, — промямлил царь.
Постукивая серебряными каблучками, Андрей Петрович Клешнин вышел из палаты.
Бояре и дворяне перестали улыбаться. Митрополит Дионисий напыжился, как петух, покраснел и уставился взглядом в брюхо.
В горницу вошел Федор Старый, мелкопоместный дворянин, человек небольшого роста, с черной бородкой. Завидев царя, он упал на колени.
Царь Федор повернулся в кресле и взглянул на Бориса Годунова.
— Скажи нам, Федорка, — спросил правитель, — какое зло твой господин Андрей Иванович Шуйский на великого государя замышлял?
— Тебя, великий государь, опоить замыслили, зелья смертного в квас хотели подсыпать.
— Откуда сие знаешь?
— Князь Андрей Иванович говорил князю Ивану Татеву и князю Ивану Петровичу. Сам слышал, своими ушами. — Старый потрогал уши. — Что было, то было… А князя Ивана Петровича Шуйского будто бы хотели они на царский престол посадить.
— Солживил, лукавый раб! — разъярившись, возопил митрополит. — Ложь, все ложь! По моей молитве тебя там, — владыка показал рукой на ковер, — в преисподней, за слова облыжные самому диаволу заставят вонючий зад лизать!
— Великий государь, — продолжал Федор Старый, не обращая внимания на гневную речь митрополита, — князь Андрей Иванович твою супругу, царицу нашу Орину Федоровну, похотел в монастырь постричь, и будто о том о всем митрополит всея Руси Дионисий известен и согласие свое дал.
Митрополит бросился к чернобородому мужику, стоявшему на коленях, и, остервенясь, стал избивать его тяжелым костяным посохом. Старый пригнул голову и закрыл ее руками.
По знаку Бориса Годунова митрополита ухватили под руки и отвели от Федора Старого. Расправа на глазах у царя не сулила ничего хорошего митрополиту.
— Ты оглох и ослеп, великий государь, и не слышишь воплей верных слуг твоих, — закричал архиепископ Варлаам, бешено вращая глазами, — и в том вина прельстителя Бориски Годунова! Прогони его от себя!
— Оринку насильем хотели постричь! — вдруг тонко вскрикнул Федор Иванович. Лицо его исказилось, крупные слезы брызнули из глаз. — Оринку… За Оринку я заступлюсь. Всех их вон из Москвы, кто Оринку хотел постричь! Всех вон из Москвы… Кто мою супругу любимую задумал обидеть… — Царь зарыдал, закрыв лицо руками. — Уходите все, уходите!
Бояре и дворяне с испуганными лицами, ибо они понимали, что случившееся не останется без крупных последствий, быстро покинули палаты.
Прибежал иноземный доктор Роберт Якоби с лекарствами и примочками.
— Андрей Петрович, береги Федора Старого пуще глаза, — тихо сказал Борис Годунов. — Он нам еще не раз пригодится.
Долго раздавались в тронной комнате рыдания царя Федора. Он плакал до тех пор, пока не привели к нему царицу и Орина шелковым голубым платком не утерла ему слезы.
Глава двадцать девятая
ВСЯКИЙ СПЛЯШЕТ, ДА НЕ КАК СКОМОРОХ
После победы, одержанной в присутствии царя Федора над князьями Шуйскими, Борис Годунов до полуночи сидел в своем кабинете и думал. Надо уничтожить самых опасных врагов, других посадить в тюрьму или постричь в монастырь. Царь Федор, обычно боящийся крови, на этот раз не удерживал его.
В спальне Борис посоветовался со своей женой. Марья Григорьевна ратовала за самые крутые меры. Заснул правитель поздно, проснулся с тяжелой головой и долго лежал в постели.
— Боярин, — приоткрыв дверь, сказал стремянный Иван Волков, — князь Василий Иванович Шуйский хочет тебя видеть по важному делу.
«Василий Шуйский, — недоумевал правитель, — да еще по важному делу. Посмотрим, что мне скажет эта хитрая лиса».
Он выпил квасу, оделся, вышел в кабинет и велел звать раннего гостя.
С поклонами на пороге появился князь Василий Шуйский. На лице его написаны глубокое уважение и преданность.
Правитель стоял на коленях перед иконой и громко молился. Земно поклонившись в последний раз, он поднялся с колен, опираясь на посох, и медленно повернулся к двери.
— Много лет здравствовать тебе, начальный боярин.
— И тебе, князь-государь, желаю, — ответил Годунов, поправляя растрепавшиеся волосы.
— Рад видеть тебя.
— Я тоже рад.
Когда приветствия закончились, бояре уселись на мягкую лавку.
— Говори, князь-государь, с чем пришел? — сказал правитель.
— Я твой друг, боярин, и пришел упредить: беда над тобой!
— Так ли, князь-государь? Не знаю, правдиво ли твое дружество. Однако говори, я слушаю.
— Ты думаешь, что поборол главного врага и защитил сестру свою, царицу. Но у тебя есть другие враги… — Василий Шуйский остановился, поднял подслеповатые глазки на правителя.
— Говори, князь-государь.
— Ты боялся, что мы, князья Шуйские, заставим царя Федора Ивановича развестись с твоей сестрой, так?
— Так.
— А ты не думал, что есть люди, которые хотят… — Василий Иванович взглянул на икону, вздохнул, перекрестился.
— Говори, князь-государь.
— …которые хотят другого царя.
— А царь Федор Иванович? — Борис Годунов изменился в лице, голос стал хриплый.
— Не могу про то, язык в гортани застрял. Однако беда вовсе близка, у ворот.
— Но откуда те люди? Кто они?
— Того не ведаю.
— Что ж делать? Ты говоришь, мне друг, так посоветуй.
— Да, я твой друг. Ты не забудь услуги. А совет мой таков: надо вытащить из земли корень, листья засохнут сами.
Правитель понял и долго сидел задумавшись. Василий Шуйский, человек умный, но без чести и совести, выдавал всех, чтобы спасти себя. Прямой наследник бездетного Федора был царевич Дмитрий. Царевичем его назвала вся русская земля, начиная от брата-царя. Дмитрий рос в Угличе при матери, со своими родными. Опальные Нагие не могли быть благодарны Борису Годунову, дожидались удобного случая отомстить за угличскую ссылку и воспитывали царевича в ненависти к правителю. Удару подвергался не только Борис Годунов, но и все его родственники, и все, кто поддерживал его. А таких было много. И главнейшие русские вельможи, хотя и не стоявшие заодно с Борисом Годуновым, но по совету которых царевич Дмитрий подвергся изгнанию, боялись мести. В прошлом году правитель, будто в защиту от возможных смут, не велел в церквах молиться о Дмитрии и поминать его имя на литургии, мысля объявить царевича незаконнорожденным. Однако он не думал, что беда так близка.
