Самое время полежать.
Девушка присела передо мной на корточки.
— Ты хоть понимаешь, что это не для тебя заклятие? — спросила она. — А для минотавров, у них же шкура дубовая. Или для великанов.
Я закрыл глаза.
— Не мог же я вмешаться, испортил бы тебе эффектную сцену. А сама бы ты с ним не справилась. Я и всего-то, чуть-чуть урона на себя оттянул. Сущие пустяки.
— Для минотавра были бы пустяки, — согласилась девушка. — Они это заклятие и придумали. А ты весь — в котлету. Садись.
Оксана помогла мне взобраться на стул.
— Ладно, посмотрим, что у них есть из еды, — сказала она.
Принесла картофельных оладьев и блинчиков с протертой клубникой. Отсыпала на стойку монеток.
— Имперская истязательница? — спросил я. — Серьезно?
— Девушке нужно на что-то жить, — пояснила она, окуная блинчик в клубнику. — Кстати. Тысячу золотых.
— Побойся бога, — отмахнулся я.
— С чего мне богов бояться? — девушка удивилась. — Я многих из них прикончила. Намек понял?
Слегка побурчав, я отдал ей кошель с золотом, который получил от Руфуса-казначея.
— Мы четко договорились. — Оксана примерила кошель на ладони. — А точно медных не подмешал? Ладно, поверю на слово… Ты мне не помогаешь, пока сама не зову.
— Так ты же не позовешь, — хмыкнул я.
— В этом-то и прелесть.
Она истребляла блинчики, словно те были ее кровными врагами.
— Как ты сюда попала? — спросил я.
— Деньги были нужны, ты знаешь, я много трачу. А ехать в эту Тьмукикиморь никто не хотел. В столице сейчас весна, пора карнавалов. А здесь как, бывают карнавалы? Ты должен меня сводить.
— Лучше я свожу тебя к гоблину-психиатру, — ответил я. — Но это вряд ли поможет. Что говорят в столице про убийство боярина?
— Ничего.
Она озадаченно поглядела на пустую тарелку и принялась за оладьи.
— Боррояр был опасным типом. Фанатиком. За императора глотки был готов перегрызть.
— И никому не доверял.
— Верно. Тушеную свеклу будешь? Тогда давай сюда. Только во дворце знают, зачем сюда приехал Боррояр. И мне говорить не стали.
— Узнаю бояр, — согласился я. — Иди туда, не знаю куда. И, главное, не опаздывай.
— Еще и поэтому никто не захотел браться за это дело. А мне, сам знаешь, плевать, лишь бы хорошо заплатили.
— Но ты, я не сомневаюсь, успела навести справки, пока в столице была?
— Успела. Ты погоди немножко, я еще принесу.
Она вернулась с тремя огромными мисками.
Как можно столько есть и при этом ни капельки не толстеть? Не иначе колдовство. Или зарядку каждый день делает.
Даже не знаю, что вызывает у меня больший ужас.
— Аскольда в столице все уважают, — сказала девушка. — Ну, только на словах. Он герой войны, бла-бла-бла. А на деле был у них будто кость в горле.
— Не вписался в боярский междусобойчик?
— Да, и правила свои хотел в столице понасажать. Но ему быстренько рожки и ножки пообломали да послали сюда, строить пограничную крепость. Думаю…
Она провела пальцем по губам.
— Не нашелся бы этот пост, Аскольда бы просто четвертовали.
— А воевода?
— Эти двое вместе служили, еще на Черной Реке. Огнарда тоже в столице не шибко жаловали. Но он служака спокойный и врагов особо не нажил.
— Руфус?
— Руфус проворовался. По-черному. Ему грозили Борожьи Рудники, но кто-то решил, что здесь, в Малахите, Руфус будет полезнее.
— Огнард и Аскольд не сумели бы уладить все с орками, — согласился я. — Тут нужен был ловкач. А Димитрис?
— Его отец — большая шишка в столице. Мог бы отмазать сына. Но…
— Или Димитрис очень крупно проштрафился…
— Или расплевался с отцом, — кивнула Оксана. — А что ты успел узнать?
Я рассказал ей, что случилось со мной в городе и его окрестностях.
— А что за тварь на меня напала?
— Это зломысл; змея-людоед, они живут в коллекторах, глубоко под городом.
Девушка глубоко задумалась.
— И сколько же трупов нужно, чтобы прокормить одну такую тварь? — спросила она.
— Зломыслы пожирают людей, как только увидят, — отвечал я. — Поэтому во всех городах верхние уровни коллекторов защищены астральными рунами.
— Так что же они едят?
— Мысли. Каждый человек, ложась спать, снова и снова перемалывает ушедший день в памяти. Как правило, ничего хорошего вспомнить не удается; лишь зло и ненависть.
— Понимаю, — кивнула девушка.
— Но ты утром встанешь и убьешь человек десять, на душе сразу полегчает. А у других людей все эти чувства накапливаются. Затем уходят под землю и создают зломыслов; те могут ждать годами, даже десятилетиями, пока оттуда не вырвутся.
Оксана нахмурилась.
— Как же этому удалось?
— Вот мы и спросим Торвальда, гнома-инженера.
4
Из кармана на поясе девушка вынула бронзовый треугольник.
Он развернулся в круг, как летающая платформа, и рваные очертания города отразились на нем.
По кругу бежала затейливая вязь:
«Ковано Верховным Картографом по приказу государя-императора для нужд имперского изувера. В пищу не потреблять, сыр-колбасу не резать и в заднице не ковыряться».
Тут и там на городской схеме виднелись небольшие кружки. Нажав на один из них, можно сразу телепортироваться в нужную точку.
— Думаешь, где Торвальд сейчас? — спросила Оксана.
— У себя в башне.
Девушка нажала на сигил перемещения, круг стремительно завращался, и мы оказались в башне гномьего инженера.
Это был огромный каменный колодец белого мрамора, без пола и потолка. Сверху он уходил в бесконечность неба, а внизу распахивалась черная бездна.
Не было здесь ни лестниц, ни переходов, лишь пустота, и перемещаться по ней можно лишь силой мысли.
Вверх и вниз по этой трубе сновали огромные, изрезанные шрамами руки, в пальцах они сжимали куски гранита, златые шпили и лестницы, а из отрубленных запястий росли кружащиеся пропеллеры, деловито жужжали, словно тейрунские шмели-людоеды. Не имея сознания, эти големы не могли перемещаться по башне обычным способом.
Торвальд, гном-инженер, парил в середине башни, держа в левой руке свиток с новыми чертежами; а правой, словно дирижер, отдавал приказы своим летающим слугам.
