Трое гвардейцев стояли на стенах надвратной башни. Рядом был и Димитрис, новые стражники бежали к нам по боевому ходу.
— Что случилось? — отрывисто спросил Огнард.
Воевода вышел из Круга перемещения.
— Командир, глядите! — воскликнул один из ратников.
Мы посмотрели вниз.
Там, не доходя немного до городских ворот, так, чтобы его было лучше видно с надвратной башни, стоял высохший мертвец.
К его спине и шее было прикручено длинное корявое древко; на нем развевалось бурое знамя с белым рогатым черепом. По краям знамя украшали когти саблезубого мантикора.
— Флаг Саардак-хана, — негромко проронил Димитрис. — Верховного вождя орков.
— Чего он ждет? — спрашивали гвардейцы.
— Чертова нелюдь! — с ненавистью пророкотал Огнард. — Эти звери поднимают наших покойников, оскверняют наши капища, чтоб к нам же послать гонца. Эх, будь моя воля…
Его рука сжалась в огромный стальной кулак.
— Ну что еще у вас приключилось? — раздался сварливый голос.
Казначей Руфус вышел из Круга телепортации.
— Как поперек меня решать да самоуправничать, так все, конечно же, первые. А как беда случится, так без меня не могут. Беги, мол, Руфус, смени нам опять подштанники. Что здесь такое?
Он подошел к гранитному парапету.
Увидев это, мертвец издал глухое рычание. Тело его затряслось, лицо обратилось к небу, и труп развалился на сотни гниющих ошметков.
Там, где он стоял только что, взметнулась фигура орка, такая огромная, что была выше башни.
— Саардак-хан, — прошептал Димитрис.
Старые шрамы покрывали темно-зеленую кожу.
Тяжелая голова гладко выбрита — честь, какой достойны только вожди. В алых глазах горит острый, нечеловеческий ум, живущий по законам Степи.
Острые клыки торчат изо рта.
Почти без доспехов — орку пристало биться в открытую, веря в силу своей дубины и помощь духов равнины. Черные ремни сходятся в серебряное кольцо на груди.
В правой руке — тяжелая бронзовая булава с двенадцатью пирамидальными шипами, она была и грозным оружием, и символом власти одновременно.
— Люди и гномы, жители Малахита! — громовой голос орка раскатился над стенами крепости. — Да пребудут с вами боги смерти и разрушения. Да услышите вы крики боли каждое утро и плач от страха ночами.
— Это он так здоровается, — мрачно пояснил Огнард.
— Знайте, что мой любимый названый брат, мой младший товарищ и соправитель Великой Древней степи, Аскольд, ваш безраздельный владыка и господин, этим утром покинул Стойбище.
— Что? — послышались голоса.
Огнард рванулся, его руки вцепились в парапет, словно воевода и впрямь хотел прыгнуть на орка, чтобы задушить его.
— Брат мой ушел один. Не взял ни кабаньих всадников, ни шаманов, ни даже бесполезных бездельников, что пришли с ним из города Малахита. Он ничего не сказал о том, куда собирается и когда намерен вернуться.
— Ты! — загрохотал воевода. — Что ты сделал с Аскольдом? Убил его? А может, продал хобгоблинам? Отвечай, мохнатая мразь!
Но голос его, как ни был он громок, без следа тонул в раскатистых словах орка.
— Дозорные, что ночью и днем блюдут покой Великой степи, доложили мне, что названый брат мой на вороном коне ускакал к Снежным Пустошам. Он ничего не сказал мне о своих планах и для вас тоже не оставил послания.
Лапа Саардак-хана взметнулась в воздух, и стражники на стене в ужасе отшатнулись.
— Люди! Рабы Аскольда, моего брата. Я сделаю все, чтобы найти его и вернуть живым. Кабаньи всадники уже мчатся следом за ним, быстрые, как птица Гамаюн, мои шаманы вопрошают духов Степи, прося их о помощи.
Орк наклонился к нам.
— Ворота Стойбища всегда открыты для вас, если захотите помочь мне в поисках моего названого брата. Разумеется, ваши усилия будут тщетны из-за вашего малоумия и слабости, но, как верные и преданные рабы, вы должны быть подле хозяина, даже если, как всегда, окажетесь бесполезны.
Хитер…
Не важно, что решают люди вокруг, веди себя так, словно они делают это по твоему приказу или, по крайней мере, с твоего позволения.
— Я буду ждать вас, рабы! — прогрохотал орк, и видение развеялось в воздухе.
— Гад! Шибенник! Ракалия! — бесновался Огнард. — Да, я к тебе приеду, не сомневайся! Башку твою отрублю, на этих вратах повешу.
Руфус с трудом подавил улыбку.
Гибель Аскольда была ему явно на руку, теперь казначей остался в крепости главным. Воевода, хоть и командовал гвардией, не смог бы угнаться за ним в хитрости.
— Коня мне! — закричал Огнард. — Поднять войска по тревоге! Пусть седлают крылатых и ждут меня в Главной башне.
Он рванулся к Кругу телепортации.
Димитрис шагнул вперед.
Хотел остановить командира, не дать ему совершить глупый и опасный поступок, обрекая на гибель город и его жителей.
Но Руфус кратко покачал головой.
Я понял, что эти двое, хоть и терпеть не могли друг друга, привыкли, если надо, объединяться против общей опасности.
— Воевода!
Руфус встал на его пути.
— Объявишь оркам войну?
Стальной кулак Огнарда, объятый гудящим пламенем, поднялся к самому лицу казначея.
— Да, я сровняю с землей и их поганое стойбище, и каждую деревеньку, что мы отыщем в степи!
Руфус грозно нахмурился.
— Али ты задумал измену, Огнард? Али нарушишь волю государя-императора?
Воевода попятился.
Глаза его расширились, губы задрожали в бессильной ярости.
— Али забыл, что велено нам было в Чернодворце? Сечи с орочьей мразью не затевать и деревень их не жечь, до прямого императорского приказа.
Огнард побледнел.
Его огромный кулак медленно опустился, колдовской огонь погас и растаял в перчатке.
— Что скажешь мне, воевода?
Другой бы на месте Руфуса стал угрожать.
Он мог сказать о пытках, костре и дыбе, четвертовании — казнь за измену государю-императору бывает столь же жестокой, как щедра награда за верность.
Но умный политик — казначей знал, где следует остановиться. Одна лишь мысль о предательстве, словно тяжелая гоблинская булава, ухнула по голове Огнарда.
Он пошатнулся, коснулся ладонью рта, словно пытаясь вернуть оплошные речи, потом снял колдовскую перчатку и провел рукой по лицу.
— Правда твоя, Руфус, — негромко произнес он. — Хоть и горько мне это признавать. Ничего! Я поеду в Стойбище, возьму только два отряда.
