— Да познаешь ты любовь всевышних богов и их безграничное милосердие…
Щипцы стали медленно погружаться в рот узника.
Сомкнулись на его языке, сдавили, стали вытаскивать.
Глаза мага выкатились от боли.
— Ибо любовь всегда бесконечна, а правосудие всегда мудро.
Длинные ножницы со скрипом вылезли из экстрактора. Тело узника содрогнулось снова. Медленно, ржаво лязгая, сошлись два лезвия, и язык колдуна, отрезанный почти по самое основание, упал на грязный пол камеры.
Он прыгал и извивался, словно живой.
— Славься, государь-император, наместник вышних богов! — произнес Димитрис.
Ржавые кандалы распались, отпустив пленника.
Колдун упал на колени.
Из его рта струйками лилась кровь.
С глухим звоном заговоренные цепи втянулись обратно в стену.
— Все, — произнес Димитрис. — Теперь он никому не опасен.
Дознаватель тяжело выдохнул.
Он боялся черного колдуна и того, что чародей мог сказать.
— Хорошая работа, лорд Мортерн, — произнес Боррояр. — Я уверен, что вас ждет блестящая карьера при дворе государя-императора…
Чародей поднялся.
Он метнулся к решетке и начал ее трясти.
Рот черномага широко распахнулся. Ни один звук не вырвался из горла, но в ту же секунду Димитрис с ужасом понял, что стоит на краю окопа, и крики боя раздаются со всех сторон.
Алые сапоги тонули в мокрой траве.
Сотни, тысячи бойцов императора, с бердышами и колдовскими мечами, замерли, ожидая приказа. Ужас и обреченность застыли на их измученных лицах.
Все понимали, что не вернутся живыми.
Многие были ранены, кто-то без глаза, другой без одной руки. Только безумец мог бы послать их в бой.
Глядя в окоп, Димитрис внезапно понял, что у большинства нет оружия; на один бердыш приходилось три, а то и четыре гнилые палки с кое-как привязанными камнями.
Волшебные мечи давно утратили астральный заряд и обратились в оплавленные куски металла.
— В атаку! — пронесся голос. — За императора!
В глазах солдат застыла тупая, бессмысленная решимость.
«Зачем? — в диком отчаянии подумал Димитрис. — Зачем они идут в бой, если знают, что там их ждет только смерть?»
— Слава государю-императору! — гаркнули сотни, тысячи глоток.
Люди бросились в бой, они бежали по вытоптанному полю, и жуткие, омерзительные твари вставали на их пути.
Мало кто успевал замахнуться палкой, острые когти пронзали солдатам грудь, разрывали им животы и крушили головы.
У каждого монстра было по сотне рук, растущих одна из другой, словно ветви кустов. В центре переплетения распахивался огромный, зубастый рот, и ядовитая слизь текла с раздвоенных языков.
По небу носились хищные птицы с кожистыми крылами и длинными тяжелыми клювами; они падали на солдат, одним ударом пробивая и шлем, и череп; а дальше, за чередой сторуких, виднелись люди-драконы, творящие черные, смертельные заклинания, и огонь вырывался из их разверзшихся пастей.
— Нет! — закричал Димитрис.
В ужасе он кинулся прочь, подальше от поля боя, споткнулся на краю окопа, упал и только в тот момент понял, что на бегу со всей силы врезался в стену острога.
Кровь хлынула из разбитого носа юноши, и острая боль внезапно отрезвила его. Жуткое видение сгинуло, он вновь стоял в коридоре тюремного подземелья, и черномаг смотрел на него.
— Громы Перуна, — пробормотал Димитрис.
Боррояр скорчился на полу.
Его сложно было узнать. Лицо стало бледным, перекосилось, и гримаса безотчетного ужаса застыла на нем.
Димитрис вдруг понял — то, что для него было только жутким видением, кошмаром наяву, Боррояру стало ожившим воспоминанием.
Он сам стоял в том окопе, сам вел людей в атаку и видел, как солдаты умирали.
— Нет, — прошептал боярин. — Нет, только не это.
Черный амулет в его руке треснул и раскололся.
Свирфнебблин скорчился около Боррояра.
Лицо тюремщика обратилось в белую, безумную маску. Он творил защитные заклинания и что-то шептал на своем древнем наречии.
— Вы же провели ритуал!
Дознаватель тяжело встал.
Шатаясь, сжав кулаки, он кинулся на Димитриса.
Тот был слишком потрясен, чтобы ответить, и только пожал плечами.
Боль и тоска заклубились в глазах Боррояра.
Он прислонился к мокрой стене, тяжело дыша.
Окровавленный рот волшебника скривился в торжествующей улыбке.
— Что это было? — спросил Димитрис.
— Не важно…
Слова офицера помогли Боррояру прийти в себя.
Он глубоко вздохнул.
— Не важно… — повторил дознаватель. — Прошлое умерло и глубоко похоронено.
Боррояр сглотнул.
Только сейчас он понял, что все еще сжимает в руке изломанный амулет. Медленно разжал пальцы, по ладони струилась кровь.
— Нельзя выкапывать прошлое, — глухо произнес Боррояр.
Потом вдруг наотмашь, сильно, в неизбывной ярости он ударил по решетке своим магическим жезлом.
Черное облако, сверкая златыми искрами, вновь излилось из скипетра и накрыло пленного колдуна; тот глухо закашлялся, исторг болезненный стон и пал на колени.
Боррояр смотрел на него, потом отвернулся.
Вытер лицо ладонью, не замечая, что осколки черного амулета до крови царапают ему кожу.
— Он сможет это сделать завтра, на площади? — спросил дознаватель.
Димитрис пожал плечами.
— Только Карачун знает, чего ждать от черного колдуна.
Улхарь подошел к ним.
В глазах старика застыл беспредельный ужас.
— Лорд Мортерн, — сухо произнес дознаватель. — Извольте проследить, чтобы утром такое не повторилось.
— Сударь? — нахмурился молодой офицер.
— Никто, — продолжал Боррояр, — больше никто не должен увидеть это… это безумие. И вы, естественно, никому не станете об этом рассказывать.
— Да, ваша светлость.
Димитрис посмотрел на свирфнебблина.
— И он тоже никому не расскажет.
— Конечно, никому, — кивнул Боррояр.
Рот Улхаря вдруг распахнулся.
Глаза широко раскрылись.
Кровь из груди струей захлестала на пол, и острое лезвие шпаги блеснуло из сквозной раны.
