Кое-где жители Агреля все же пытались привнести в серую бытность романтику и уют. В итоге мостовую выложили разноцветными камнями, а в центре города в обеих скальных породах продолбили две огромные ниши, в недрах которых и таились новые дома и улицы старого города.
Последний штрих, запомнившийся мне в Агреле, — фонари, расположенные вдоль каменных стен, горят неярким, зато вечным голубоватым магическим огнем. Что ж, задумка неплохая — вот только исполнение хромает. По вечерам голубой свет придает и без того бледной коже горожан трупный оттенок; мостовая перестает быть разноцветной и одевается в сотни оттенков синего; да и витрины лавок и магазинов ночью выглядят как-то пугающе.
— Знаешь, — поправляю рюкзак и смотрю на шагающего рядом Аида с гоблином за спиной (тот научился цепляться за плечи и теперь большую часть времени просто висит на «друге»), — мне кажется, что им просто необходим хороший бард.
— С чего бы это вдруг? — скептически смотрит на меня Аид. — У них все есть. Ты хоть в курсе, что Агрель — один из богатейших городов на материке? Через него купцы переправляют товары от портов к внутренним городам королевства.
— Поверь, не в деньгах счастье. Недаром говорят: богатые тоже плачут.
Аид только вздыхает. За вход в Агрель он отдал последние медяки, которые еще у него оставались. И теперь не на что было даже банально поесть и снять комнату.
— Федя хочет туда. — Гоблин уверенно показывает на один из фонтанов, вделанных в нишу в стене.
— Зачем тебе фонтан?
— Федя грязный. Федя хочет пить!
Аид идет к фонтану, спешит, пока гоблин не разревелся и снова не шарахнул его молнией. Иду следом, сунув руки в карманы и жалея о том, что потерял свою гитару в столице. Хорошо, что хоть родовые мечи я могу призвать в любой момент. Обидно было бы их потерять.
— И что теперь? — Аид сидит на бортике и держит гоблина за шкирку, пока тот радостно бултыхается в воде. — Скоро стемнеет, а тут очень сильный ветер — замерзнем, как пить дать.
— Ну хоть от жажды не умрем.
Мою улыбку, равно как и тонкое чувство юмора, не оценили. Чешу ухо и, подумав, забираюсь на бортик фонтана.
— Ты куда?
— Спою. Больше-то я ничего не умею: только петь. Можешь попробовать мне на чем-нибудь аккомпанировать?
— На чем?
— Знал бы — не спрашивал.
— Нет.
— Федя будет собирать деньги! — выныривает из фонтана воодушевленный гоблин.
— Дадим ему мой сапог! — говорит Аид.
Хоть у кого-то проклюнулась умная мысль.
Гоблин хватает сильно измочаленный и давно не пригодный к употреблению сапог, после чего прыгает вниз и настороженно оглядывается по сторонам, намечая первую жертву.
— Итак. Баллада о русалке. Петь буду громко, ты, кстати, можешь хотя бы хлопать в такт.
Меня посылают. Пожимаю плечами и начинаю:
Жил был принц и мечтал о деве,
Но такой, чтоб прекрасней всех,
Чтобы были у девы груди
Больше всех, больше всех, больше всех.
Аид закатывает глаза. Я — бодро продолжаю:
Чтоб глаза как огромные камни.
Но не уголь, янтарь и опал,
А такие, какие мама
Надевала на каждый бал.
Он мечтал о ногах как палки:
Очень длинных, не меньше двух.
Чтобы голос — как у русалки,
Чтобы очень хороший слух.
И при всем при том нестроптива,
Чтобы тапочки сразу несла.
Чтоб была скромна и игрива,
И румяна, нежна и бела.
Десять лет он мечтал о чуде!
Видел деву свою во снах.
А женился на чудо-юде.
Вот такой он, монарший брак.
Зубы черные, косит глазом,
Волос тонкий и только два.
Пятерых вырубает разом.
Королеве Бульгур — ура!
Народ хихикает, но все же неохотно кидает медные монетки гоблину в сапог. Федя не смущается и поступает просто — подходит, протягивает сапог и делает до ужаса жалостливый взгляд. Если сердце слушателя выдерживает — гоблин ощеривает зубы, прижимает уши к спине и тихо, утробно, угрожающе рычит. В итоге дают все. Но большая часть зрителей после такого зрелища старается незаметно смыться куда подальше. Тем более что гоблин моментально забывает, у кого он уже брал мзду, а у кого еще нет.
— Следующая песня! — откидываю прядь, отделившуюся от ирокеза и упавшую на лоб, и жалею, что не успел поставить его как надо.
— Давай! Жги, красава!
Как же меня бодрят эти крики толпы!
— О драконе!
Толпа затихает, вокруг сгущается тишина. Гм, я что-то не то сказал? Хотя… ну откуда здесь дракон? Он в эту щель под названием «город» ни в жисть не протиснется. Надо бы что-то злободневное. Но у меня не так много песен в запасе (не успел толком насочинять). А про цветочки-лютики вряд ли прокатит.
— Лучше про гномов спой!
— Да, давай про гномов!
Так, а их тут любят или ненавидят? Надо соображать быстро — если ошибусь, прибьют, и денег не получим.
— Чтоб им, этим лопатобородым, пусто было!
Понял, не любят. Ну логично: горы рядом, гномы тоже. Дань небось гребут лопатой и за проживание, и за провоз товаров со стороны моря на материк.
— Давай, бард! Пой!
Угу. А как? Прямо здесь что-то сочинить вряд ли смогу. Сощурившись, оглядываю толпу горожан, собравшуюся у старого облупившегося фонтана. Кто-то улыбается, кто-то что-то кричит. Одни смеются, другие разыскивают украденные кошельки, щурятся от пронизывающего ущелье ветра. И среди всей этой толпы то и дело мелькают растрепанные шевелюры уличной ребятни.
— Хорошо!
Все тут же стихают. Покачиваюсь на пятках, наблюдая, как Федя терроризирует толстую даму, требуя денег. Та пытается отбиться, но острые зубы и тихое рычание гоблина способны напугать и бывалых вояк. О, медяк. Но Федя недоволен. Спрашивает: неужели не понравилось? Дают еще два медяка. Федя отстает.
— Я спою вам. Но не о гномах, а о том, что ценю больше всего в этом мире. О красоте.
На меня смотрят как-то странно. Но вроде сильно не шумят. Вот он, мой шанс! Я им докажу, что природа — наше богатство. Они ведь не темные эльфы, так что должны оценить красоту полей и рек, рассвета и заката, гор и холмов… Так, я немного волнуюсь, но в принципе готов. Приступаем.
Когда рано поднимется солнце,
Когда ветер колышет траву,
Когда облако дивно вьется
И ступни холодит о росу,
Выйди в поле, вдохни ароматы,
И понюхай цветочек-другой.
